Книга Мороз.К.О. - мэр Елкино, страница 68 – Лина Коваль

— А как поживает твоя соседка? — девица отталкивается от моих плеч и прищуривается хитро.

Вот теперь точно злится!

Сонастроились, блядь.

— Нина? — изображаю крайнюю степень удивления. — Она как раз вчера заходила. Кажется, вечером. Да, точно.

Напрягается.

— Зачем?

— Так. По-добрососедски… — улыбаюсь, как идиот.

Тридцатилетний «плюс» идиот. С барсеткой, ужасным самомнением и проблемами с криминальным авторитетом. Тройное комбо.

Мое лицо грубовато сжимают женские теплые ладони, а соблазнительные губы опасно приближаются.

— Если я узнаю, что у вас с ней что-то было… Я…

— Знаю-знаю. «Распишешь меня ножичком за проступок непростительный»…

Смеется весело.

Правда, в какой-то момент заразительный смех переходит в блестящие слезы. Истерика начинается.

— Костя…

— Ты чего… — пугаюсь.

Глажу по голове.

— Я… скучала, — всхлипывает, доверчиво прижимаясь к моей шее. Хрупкая, как статуэточка. — Скучала по тебе. Думала, ты меня забыл. Навсегда, понимаешь?

Эта полуголая девица с ума меня сведет. Член каменеет от спермотоксикоза, а сердце стягивает металлическим обручем от хлынувших в него чувств.

Настоящих и мужских.

Хочется укрыть ее… вообще от всего. Быть для нее самым-самым.

— Ну ты чего, маленькая моя?

Решаю убить — читай «удовлетворить» — двух зайцев и опрокидываю Несолнцеву на диван. Как удачно вспомнил про эту квартиру!.. Коновалов нас здесь не найдет. Да и я сам его поищу.

Завтра.

Все завтра.

— Я тоже скучал, — нападаю на ее влажный рот.

Поцелуи яркие, томные, с привкусом соленых слез моей дурочки. Она явно не в себе — мыться не отправляет, про презервативы ни слова. А я и рад без импортозамещения с ней. Наживую.

Рву тонкие трусы над чулками. Все равно у нас их вагон, чего церемониться.

— Да-а, — выдыхает Скальпель, когда мой член толкается в нее. — Ко… тя, хорошо, — выгибается.

— Сейчас будет еще лучше, — хватаюсь за «поручень».

Дальше все как в мечтах, только острее и круче. Мой пах бьется о мягкие половые губы, ствол туго скользит внутри, Ника извивается и шепчет что-то нечленораздельное.

Понимая, что больше не смогу сдерживаться, опускаю два пальца на разбухшие, увлажненные лепестки и помогаю себе удовлетворить свою роковуху.

Она кончает долго и восхитительно громко. Я — как по команде! — тоже. Делать это сегодня особенно приятно. Правда, быстро нахожу совесть и извлекаю член наружу, орошая живительным семенем бедра Несолнцевой-Коноваловой.

Потом тащу ее в спальню и укладываю на кровать. Лениво поигрываю сосками.

— Кос-с-тя, — шипит змеей, прикрывая затуманенные от удовольствия глаза.

— Ну... что?

— Папа тебя убьет...

— Предельно жаль, — философски изрекаю, вытягивая ноги.

В паху — охуенно.

Помирать не жалко.

— Блин! — со смешком восклицает. Веселая такая. — Я поняла, почему ты, кроме секса, ни о чем думать не можешь!..

— Колись.

— Перед смертью у всех живых организмов обостряется инстинкт размножения.

Ржу в потолок и прячу тонкие плечи и себя заодно под легким покрывалом.

— Инстинкт размножения и привел меня к смерти... Спи скорей, даю тебе час. И на второй круг!.. Не отлынивай.

Константин

Следующее прямое включение происходит вечером, потому что даже не заметил, как, облизываясь в тишине спальни на прикрытые веки с густыми, красиво загнутыми ресницами, на сопящий маленький носик и на приоткрытые, чуть припухшие губы, сам, черт возьми, вырубился.