Книга Моя Мия. На осколках первой любви, страница 47 – Лина Коваль

Мотаю головой.

— Привет, — подхожу ближе к группе парней.

— Привет, — слышится хор из нескольких голосов.

Складываю руки на груди и пристально смотрю на Громова. Он в белой футболке и чёрных джинсах. На подоконнике, рядом с ним объёмная спортивная сумка, то есть он действительно настроен драться с Демидовым.

Ну, что за дурак? Наверное, ему ещё Пашка Ярцев все мозги в детстве отбил.

— Можно тебя на минутку? — спокойно проговариваю.

— Привет, — кивает сухо, подходя ближе.

Сумку оставляет на подоконнике. Украсть её, и дело с концом? Господи, что за мысли?!

— Мы можем поговорить?

— А это не противоречит твоим правилам? — спрашивает Громов с издёвкой.

Да блин.

Хочется развернуться и уйти, но я достаточно быстро вспоминаю, что мне самой этот разговор необходим.

Так и скажи, что соскучилась по нему, — шепчет внутренний голос.

А что, если и да? — отвечаю про себя.

В конце концов, мы с детства росли вместе. Сердцу не объяснишь, что оно теперь должно утилизировать все файлы, связанные с Мироном Громовым.

— Пожалуйста, — прошу.

— Говори.

— Отмени бой, Мир.

— С чего бы это?

— Я за тебя переживаю, — опускаю взгляд, потому что не выдерживаю, когда он начинает практически скрипеть зубами от злости.

Громов давит своей энергетикой, нависает сверху. Сердится и тяжело дышит. Словно бой уже начался и надо бороться со мной.

— Считаешь меня слабым? — приподнимает брови.

— Нет, — возмущённо проговариваю, ни на секунду не задумавшись. — Я этого не говорила.

— Окей. Тогда угомонись, — кивает и широкие плечи удовлетворенно опускаются.

Глаз от него отвести не могу.

Черт.

— Я и за Лёву тоже беспокоюсь, — хочется поддать ему пенделя словами.

— Лё-ву, — передразнивает Громов и складывает руки на груди, так же как и я.

Открыто пялимся друг на друга. Я — воинственно, он — чуть лениво. В итоге, приходится отвести взгляд первой.

— Просто… у вас разные показатели, — откашливаюсь. — Это нечестно.

— Будем считать, что весы сломались.

— Мирон, — качаю головой и подаюсь вперёд. — Пожалуйста, — хватаю мужскую руку. — Умоляю. Будь умнее.

Громов опускает глаза и изучает мою ладонь, сжимающую его длинные пальцы, и качает головой:

— Прости, Мия. Бой состоится.

— Ради меня, — по-детски топаю ногой. Это всегда действовало.

Почему они оба меня не слушают?

— Мия…

Мир громко выпускает воздух из лёгких и поднимает голову, чертыхаясь. Я же продолжаю упрашивать:

— Пожалуйста. Я не хочу, чтобы вы били друг друга. Мне будет неприятно.

— Хватит, — обрубает Громов, сжимает моё плечо и развернувшись, отправляется обратно к парням.

Сегодняшний день выдался бесконечным, — подумал я всего лишь час назад.

Но вот уже как пять минут упрямо пытаюсь забрать свои же мысли, потому что пялюсь на Алиеву как душевнобольной. Может, и стоило в прямом смысле пожертвовать лицом, чтобы кое-кто наконец-то пренебрёг своими глупыми принципами.

Я соскучился.

Всё, что с нами происходит, напоминает ампутацию без анестезии. Будто мне отрубили ногу, я пытаюсь дальше жить, а моя девушка каждый божий день заваливает меня фразами: «Что случилось?», «Подумаешь, нет ноги?», «Что на твоей ноге (Алановой) свет клином сошёлся? Странная у вас дружба».

Я и сам в ахере.

Сердце шарахает как ненормальное.

Складываю руки на груди и провожу инвентаризацию её тела глазами. На лице что-то вроде мольбы, смешанной с приказными интонациями.