Книга Моя Мия. На осколках первой любви, страница 58 – Лина Коваль

— Главное, чтобы он нравился тебе, дочь.

Резко поворачиваюсь к хлопнувшей двери.

— Миюха, — задыхаясь кричит Эмиль. — Там к тебе.

— Сам ты Миюха, — весело кидаю в брата диванной подушкой и бегу встречать Юльку, которая обещалась прийти на обед, чтобы поболтать.

Но оказавшись в коридоре, глохну и оттягиваю футболку для приличия…

‍— При-вет, — шепчу.

Приподнимаю брови, разглядывая Мирона. Я правда-правда скучала.

Тепло улыбаюсь… пока не замечаю холодности в его взгляде. А когда мой бывший друг хватает меня за локоть и тащит в подсобку под лестницу, вовсе задыхаюсь от возмущения.

— Куда ты…

— Надо поговорить.

— Ты не считаешь, что зачастил с этим желанием?

— Лучше не выводи, — мрачно цедит Громов и, захлопнув дверь подсобки, зажигает лампочку на низком потолке.

Украдкой окидываю взглядом спортивную фигуру, длинные ноги, плоский живот и вздымающуюся грудную клетку, а потом замечаю синяк на лице и нервно сглатываю слюну.

Бедненький мой!..

В левой руке у него замечаю обычный прозрачный файл. Мирон, увидев направление моего взгляда, демонстративно трясёт содержимым.

— Узнаёшь?

Сужаю глаза, чтобы распознать… лист из именного блокнота Мии Алиевой.

— Что это?

— Так узнаёшь или нет? — спрашивает так, словно у него пар из ушей сейчас повалит.

— Ты ведь знаешь, что это мой блокнот?

— Конечно, — кивает он и сжимает зубы до отчётливого хруста. — Зачем ты это сделала?

— Что именно?

— Зачем заказала этот баннер с изображением Лады? Опять мне назло?

Его бешенство передаётся мне молниеносно. Словно от дикошарого бурундука.

— Ты дурак, — сдвигаю брови и отталкиваю его, впечатывая в дверь. — Сдались вы мне оба.

— Мия…

— Ты не в себе, Громов. Мне нет никакого дела ни до тебя, ни до твоей Миловановой.

— А это, — сотрясает пакет, — тогда, как оказалось в рекламном агентстве?

Приглядываюсь.

На листке та самая фраза с баннера: «Дашь мне в ротик?», написана… будто бы моей рукой.

Чёрт.

Снова аноним? Сколько можно?

— Мия, это ведь твой почерк? — надвигается.

— Похоже на то… — равнодушно отзываюсь.

Мир стихает, а потом громко матерится и запрокидывает голову назад.

— Я в шоке с тебя, — начинает произносить. — Ну, ладно, у вас с Ладой антипатия. Я всё понимаю. Но рекламный щит… ты о её родителях подумала? Каково им будет?!

Слёзы застилают глаза. В груди проклятый ступор. Так всегда бывает от несправедливости.

Немного погодя, делаю слабые попытки оправдаться:

— Мир… Это не я! Клянусь тебе, что не имею к этому никакого отношения.

— А это что? — тычет мне в лицо полупустым файлом для документов.

— Не знаю… — теряюсь так, что голова кружится.

— Не знаешь? — язвит.

— Нет, — зажимаю рот двумя руками и реву навзрыд, не стерпев разочарованного взгляда.

Пытаюсь объясниться обрывками:

— Меня кто-то подставляет. Угрожает… Я запуталась. Не понимаю, что происходит…

— Подставляет? — хмурится Громов.

Слова не могу сказать больше. Начинается реальная истерика. Через несколько часов мне нужно быть на благотворительном вечере с Лёвой. Светящейся, в красивом платье и желательно без мешков под глазами. А я рыдаю в подсобке оправдываясь.

Просто ужасно!

— Это же я, Мир. Неужели ты думаешь, что я на такое способна?

Широкие плечи опускаются, он резко притягивает меня к себе. Утыкаюсь в тёплую шею мокрой щекой и жадно дышу.

— Хорош уже, не реви. Растаешь.