Книга Прививка от невежества, страница 63 – Сергей Анатольевич Соболенко

Смех у меня разрастался в груди, хотелось открыть рот и захохотать на весь мир. Но сосновые волны, мягко колыхнувшись, выплеснули слабость из головы и груди. Мне оставили самое ценное и, как считается, самое сильное — пятка, последняя, самая сильная затяжка, та, которую нужно вдохнуть в себя всю. Не оставишь же ни то и ни се другому. Вот я ее и втянул.

Лабиринт дракона, Ням, Юнг, Андреевич, ученики, жена, мои больные, мать, отец, отчим, зеленый взрыв, снег, махаоны Маака, мертвые бабочки размерами с две ладони, падающие с неба. Упавший цветок возрождается бабочкой, упавшая бабочка возрождается птицей, поющей… Снова взрыв, на меня пристально смотрят четыре пары глаз.

— Ты пил до этого? — спрашивает Сулейман.

— А что? — улыбнулся я. — И сала кусок съел. Знаю, что колбасу не едите, а вдруг там сало.

— Изучал, профессор, — на чистейшем русском сказал старший брат.

— Знаешь, Рашид, нет. Просто всегда пытался быть человеком. Все не изучишь, нужно чувствовать.

— Ну, Сулейман, — Рашид засмеялся и пожал плечами, — здесь нам не повезло, не подфартило. А представь себе, как вы все нам надоели.

— Знаю, — в лоб ответил я. — Знаю, что остохерели.

Молодые пацаны посмотрели на меня с уважением.

— Да, — хлопнул себя по лбу Ахмед. — А молоко детям? Поедешь с нами, тут недалеко.

— Поеду, — согласился я.

Они встали и вышли из летней кухни. А как встать мне? Я три раза глубоко вздохнул, в четвертый раз задержал воздух на несколько секунд, но встать все равно не смог. Мозг никак не действовал на двигательную систему. Я сконцентрировался и залез вовнутрь себя. “Я помогу себе,” — упорно заставлял я себя. Во мне сидел маленький я и управлял рычагами. “Прямо как в машине,” — мелькнула мысль. Встал медленно и так же медленно начал выходить из летней кухни. Одной рукой, внутри себя, я поднимал левую ногу, а затем правую и с трудом переставлял. Выйдя в наступившую темноту, пошел на звуки незнакомой речи. Возле огромных размеров джипа сидело четверо братьев и курили еще одну папиросу.

— Смотри, тагэ (старший брат — дунганский), — обратился Сулейман к Ахмеду. — Вышел. Ну на еще, — и он протянул мне папиросу.

Гордость разыгралась во мне не на шутку, я взял остатки папиросы и одним вдохом убил ее. Братья быстро заговорили друг с другом на незнакомом языке. Перевода не нужно было — и так ясно, что они не просто удивлены, а даже испуганы. Тагэ сел за руль, остальные братья уселись сзади, уступив мне место рядом с водителем. Чего стоило подняться мне, знал только я внутри себя. Не спеша, с равнодушным лицом я уселся рядом со старшим братом и захлопнул дверь джипа.

… На окраине города в старом Китае жил Учитель, великий мастер боя с стиле пьяницы. Его никогда никто не побеждал, он был мудр и владел силой слова. Учеников было немного, какой бы ни был мастер, а все же пьяница. Учитель брал к себе неудачников и тех, у кого мало что получалось. Он сидел на лужайке, покрикивал на своих учеников и пил из огромного кувшина, всегда стоящего рядом. Когда кувшин становился пуст, старик нетвердой походкой уходил в дом, вновь наполняя его. Иногда Учитель вставал и показывал технику, техника была удивительной, непобедимой. Ученики обожали его, другие мастера даже не пытались вызвать его на бой. Все хорошо помнили, чем кончаются поединки с пьяным мастером. Но всегда говорили, махнув рукой, что драться с пьяницей не стоит, да и вообще, он просто пьяница.