Книга Рецепт от безумия, страница 60 – Сергей Анатольевич Соболенко

Это была красивая женщина, полногрудая, с талией, с округлыми широкими бедрами, с мощными длинными ногами, но уж очень в увеличенном масштабе.

Вся коммуналка знала о нашей любви. И когда уходили на работу или еще куда- нибудь ее родители, то, хотел я или нет, она брала меня на руки и уносила к себе в комнату. Я даже не мог представить, как можно сопротивляться.

Да, действительно, коммуналка — удивительное место. Один раз, зайдя к ней, через десять минут я резко открыл дверь, и в комнату к мастеру спорта буквально упало человек пять.

Смотри, какой шутник, что вытворяет! — возмутилась тетя Соня.

Экспериментатор! — буркнул кто-то.

И они, громко возмущаясь, хлопнули дверью.

Успокойся, это нормально! — махнув мощной рукой, сказала моя ядреная любовь.

Какой же все-таки красивой она была! Кустодиев или Рубенс рыдали бы горючими слезами, увидев Машу. Даже я иногда жалел, что у меня отсутствует художественный дар. А так как писать картины я не умел, меня все время подмывало ее сфотографировать. Я твердо знал, что больше такого не будет никогда. Приятно было ощущать, что Леда, Даная — вот она — под боком… Но надоела, честно говоря, она мне до чертиков. Может быть, потому что не ощущал я себя Зевсом. До него я явно не дотягивал.

Я не знал, что придумать. Уставал я от этой любви, как от разгрузки вагонов. Намекал ей как мог. Но что ей намеки? Отделаться я не мог никак. А жили мы через стенку. Я так и не научился обижать человека, если у него искренние чувства. А тут искренность была абсолютной. Что такая женщина могла найти в юнце ростом метр с кепкой, до сих пор понять не могу. Я снова летел на крыльях к своей тоненькой любви. И однажды в излишнем упоении рассказал ей всю правду — что мне шестнадцать с половиной.

Я очень любил ее и не мог понять, почему же она так горько рыдает. А она рыдала так, что не могла говорить. Мои поцелуи тоже не могли остановить рыдания. Она рыдала и рыдала.

Ведь я любила тебя! Ты это понимаешь?! — с рыданиями вырвалось из нее.

Отлично! — возрадовался я.

Дурак ты мой, ведь я люблю тебя, можешь понять? Ведь я замуж За тебя хотела. Дурак! Дурак! — повторяла она. — А что потом? Ну, ты представь!

Ну что, через полтора года поженимся. Она хмыкнула и снова надолго зарыдала.

Сынок ты мой! — причитала она, отчаянно схватив свою голову, будто она должна была вот-вот взорваться. — А в двадцать, тридцать, сорок…

Чего? — не понял я.

Чего чего?! — всхлипывала она. — А ты представь: в сорок лет ты такой же останешься, а я — старуха.

Мы любили друг друга. Она успокоилась. Я считал, что успокоил. Прошел почти год, и однажды мы поссорились, не помню из-за чего. Три дня не виделись. Я еще не сказал о ее родителях. Это были любящие друг друга пожилые люди, тихие и спокойные. И только позже я понял, почему они смотрели на меня с испугом. Ведь это именно я заставил их совершить такой поступок.

Три дня мы не виделись. Это было слишком. И на четвертый день я летел на крыльях. А мне открыли чужие люди, чужая женщина объяснила, обалдевшему, трясущемуся, как в лихорадке, что только вчера она въехала в эту квартиру. И вдруг я понял, что, может быть, целый год втайне от меня они готовили все это. Она боялась, что я разлюблю ее, она хотела, чтобы я любил и помнил ее молодой.