Книга Рецепт от безумия, страница 62 – Сергей Анатольевич Соболенко

Но есть еще состояние радости. Когда ты знаешь, что сделал то, ради чего выжил в Пути, то, ради чего не боролся, а получил за свой правильно пройденный Путь.

Что же это? Это когда появляется Он, тот, кто понял тебя и стал сильнее. Был бы ученик. Учитель всегда найдется.

"Ученика тебе!" — кланяются, приветствуя друг друга при встрече Мастера, и этим сказано все. И нет большего стремления у Знающего, у Любящего и у Радостного.

"Ученика тебе!" — гласит древнее приветствие. И кланяется тот, кого приветствуют. Спокойно и невозмутимо, ярко вспыхивая внутри страстным пламенем. Каждый хочет прожить эту жизнь.

"Ученика тебе!" Какой же он — тот, кто не побоится, подставив плечи, разделить твой тяжелый и бесценный груз? Ты есть Знающий, но правильны ли твои знания, правильно ли ты понял то, что выверено тысячелетиями, то, что собрано в бессмертный огненный сгусток, правильно ли ты понял — тебе скажет он. Ученик. Смейтесь в лицо тому, кто говорит о секретах или говорит: "Учитель не разрешил!"… Секреты есть только у мертвых или у тех, у кого нет ничего. Не разрешается говорить только ложь. Смейтесь в лицо демонам, демонам глупости, себялюбия и самозначимости.

Блаженное, давно забытое состояние. Я сидел в тишине, на кровати, где спали я и мать. Посредине стоял огромный круглый стол. С одной стороны от него прижимался к стене старинный буфет, с другой — диван, на котором спали бабушка с сестрой. Возле нашей кровати была втиснута тумбочка с телевизором. Напротив телевизора стояла чугунная форсунка, а рядом — дверь. Больше девять квадратных метров не вместили бы ничего.

Чтобы подойти к печке, нужно было встать с кровати и пройти по дивану. Под столом невозможно — там лежали вещи, так же как и под кроватью. Жили, задыхаясь, но мы хотели жить…

Благословенная форсунка! Сколько трагических и веселых воспоминаний у меня с ней связано! Грела она великолепно, даже в самые морозные дни. Но только когда горела. Зимним утром мы долго полушутя-полусерьезно переругивались, глядя на покрытые инеем стены, решая, кому же вставать и включать ее, родную. Спать с включенной форсункой не рисковали никогда.

Посидев в тишине и насладившись ею, я ушел. Скоро должны были прийти обитатели девяти квадратов. Я брел по набережной, обремененный массой человеческих желаний. Хотелось завести собаку и чистую любовь, если таковая имеется в этом мире. Собаку хотел огромную, страшную и красивую. Вспомнив девятиметровую каморку, я хихикнул, а представив любовь, хихикнул еще злораднее

Родственники вдруг с ужасом обнаружили, что у меня проявляется «наследственность» — так они выразились. Мой дедушка был любителем выпить, и я часто появлялся с запахом

И вот однажды — о чудо! — папа, на то время заведующий кафедрой физвоспитания, вспомнил обо мне, видимо, благодаря маме "Осень больсая целовека'" — как сказал бы в шутку Юнг.

Небрежно и брезгливо оглядел он место моей работы, полупьяных начальников, почему-то вдруг вставших по стойке "смирно".

Пойдем! — сказал он. И я пошел Я любил своего отца.

— Лаборантом будешь работать.

Да кем угодно! — махнув рукой, икнул в знак согласия я. У меня к тому времени был уже первый разряд. "Мастер КИПа" — гордо именовалась моя профессия.

Ну, а пока, — сказал отец, — начало лета… и я нашел тебе отличную работу.