Книга Просто друзья, страница 67 – Дарья Белова

– Глеб, – кричу я.

Ни одного лишнего движения. Он стоит, ждет, пока привыкну. Только целует, немного грубо и очень влажно. След его губ, мокрый след от слюны – на шее, на плече, предплечье. Мучение, такое сладкое, что та самая колючая проволока кажется чертовым спасением в этом мире. Ее уже не хочется разматывать, только скрутить в узел и удерживать.

– Все хорошо…

Глеб двигается сначала медленно, давая мне еще немного времени привыкнуть. Растягивает меня под себя. Каждая венка, каждая неровность – я чувствую все. И это мне нравится. Как кошка, которую взяли за холку и грубо имеют, но остается только мурчать, даря себя другому.

Он сжимает грудь, ставшие чувствительными соски, перекатывает их. Стрела с самым опасным ядом простреливает меня снизу. Слышу свой стон, теперь он сладкий. Его рука спускается ниже, накрывает лобок. Горячий поток струится по моим венам, яд, что впрыснули в кровь. Жарко. Воздуха мало, я дышу часто. Движения не рваные, они быстрые, словно мигающая картинка. Но каждое такое движение, каждый толчок – и ты ныряешь в бездну, где эти картинки разбиваются на мелкие осколки.

Что я знала о страсти прежде? Ничего, абсолютно. Это было просто слово, синоним любви, не такой невинной, как пишут в романах. Страсть, когда любая жгучая боль – радость. Она исходит от него, человека, что рядом, чьи руки – награда, чьи поцелуи – желанная победа, чьи движения внутри тебя – маленькая смерть, после которой мир уже не тот, ты не та. Другая Мила.

Его ладони накрывают мои. Две пары рук, что сплелись как виноградная лоза. Глеб продолжает двигаться во мне так яро, глубоко.

А потом я чувствую, как горячую кожу ягодиц обжигает не менее горячие следы нашего безумия. Он кончает грубо, сжав бедра своими руками, прорычав. Затем разворачивает наконец к себе и вихрем обрушивается на мои губы. Уже искусанные мной, когда я пыталась сдерживать стоны, что рвались изнутри. Глеб не любит, когда женщина в постели молчит. Так он однажды признался. Но мы еще не в постели, Глеб.

Поцелуй, который забирает последние силы. Это уже не страсть, это одержимость. Как он меня называет? Шоколадкой? Он одержим этим лакомством. Он одержим мной.

А я … я просто разрываюсь.

– Все хорошо? – ведет он носом вдоль моей щеки.

– Вполне, Глеб Навицкий, – улыбаюсь как довольная и обласканная кошка. Почти. Ласки сейчас между нами не было.

Он помогает мне салфеткой убрать следы спермы, потом поправить одежду, застегнуть джинсы. Все это делает с ухмылкой, часто заглядывая в глаза. Возможно, он думает, что я ему что-то недоговариваю. А может, вру. Ошибаешься, Глеб. Я тебе никогда не врала. И если присмотришься, то увидишь, что сейчас перед тобой не та Мила, что понравилась тебе. Не темная Мила. Да и не светлая уже. Этот диссонанс порядком меня утомил. Перед тобой Мила, Людмила Навицкая, твоя жена.

Долгожданный глоток воды, заботливо налитый в мою любимую кружку, протянутую Глебом. Улыбаюсь в ответ. Никто из нас не ожидал такого исхода нашей встречи. Именно сейчас мне не терпится узнать, что чувствует Глеб.

Но спрашивать я не спешу, этот момент ценен своей тишиной. Глеб шумно глотает воду, словно не пил все это время. Безумная жажда.

– Может, все-таки скажешь где ты был?

– Мила! – Строго смотрит на меня.

– Глеб, пожалуйста, – смотрю на него умоляюще, потому что ответ мне важен, очень.