Книга Просто друзья, страница 68 – Дарья Белова

– … нет. Тебе знать не надо, да и неинтересно.

Хочется запустить в него еще чем-нибудь. На этот раз, чтобы точно задело. Желательно сердце. И оставить там рану.

– Что теперь будет? Между нами?

Только не говори про друзей. Это уже будет подло. Даже для тебя, Глеб Навицкий. Он смотрит на меня. Взгляд прямой, цепкий. Отвести свой получается с трудом. Он вытягивает ответы на свои вопросы, которые никогда не решится задать.

– Секс по дружбе? А что? Очень даже современно, – взгляд искрит, цепкость сменяется смешинками.

– Ага, еще скажи свободные отношения, – решаю съязвить я.

– Милка, мне с тобой хорошо. Даже забываю, как и почему ты оказалась рядом со мной.

– Влюбился?

– Нет, – жесткий его ответ сбивает с ног. Безусловно, рассчитывать на влюбленность и открытость Глеба Навицкого было верхом глупости, но его тон оставляет гнилые следы внутри, – а ты?

Мой глоток воды, такой же жадный, попал не в то горло, я поперхнулась.

– Вот еще. Я люблю только себя.

Мы еще немного так простояли и общались взглядами, а может убивали ими же.

– Прости, – указываю я на разбитый ноутбук и телефон, – не знаю, что на меня нашло. Навалилось все как-то.

– Да ничего. Мне понравилось, – его черед указывать на коридор, где тоже валяются какие-то разбитые и сломанные вещи.

– Ты давно был на гонках?

– А что? – взгляд снова цепкий. Глеб думает, что я знаю больше, чем он позволяет это мне.

– Хочу.

– Собирайся.

– Правда?

– Шустрее, Мила.

Глава 24.

Глеб.

Подхожу к окну. Там парочка подростков мило обнимаются, целуются. Она – в нелепом пуховике кислотного оттенка и в безразмерной шапке, и он – в черном коротком пуховике и накинутом на голову капюшоне. Облокотились на зеленый заборчик и лобызаются. Отворачиваюсь.

Сажусь на подоконник, благо в бабушкиной квартире они низкие, но широкие. Раньше вечно здесь стояли какие-то цветы, от которых я ходил и чихал. Вспоминаю и рефлекторно чешу нос. Аллергия на шоколад, на цветы. Я будто не создан для того, чтобы ухаживать за девушкой.

Вспоминаю Милу. Я видел ее несколько недель назад. Ушел из теплый постели, где все пропиталось запахом шоколада. Еще чуть-чуть, и у меня начался бы анафилактический шок. А может, от сладости момента. Она лежала на моей подушке, длинные темные волосы были растрепаны и спутаны. А сама Мила тихо сопела, иногда улыбалась своим бантиком. Картинка уютная, домашняя. Мне бы остаться с ней рядом, обнять, зацеловать. Но я, как трус, убежал далеко и скрылся. Даже записки не оставил. Так обычно поступают плохие парни в фильмах, а я ведь плохой.

Что бы я написал? “Дорогая Мила. Ты прекрасный и нежный цветочек, что изредка показывает свой яд. Такой желанный и губительный для меня. Мы перешли черту. И виню я себя. Будь счастлива”. Так? Возможно. Я сам не знаю, что и как было бы правильно.

Все это время я никак не давал о себе знать и не хотел ничего знать о ней. Будто вернулся на несколько месяцев назад, когда имя Милы вызывало только старые и сумбурные воспоминания о маленькой молчаливой девочке, что по ошибке оказалась в моей комнате.

Но память странная штука. Я отчетливо помню ее испуганные глаза, когда застал ее разглядывающую мою книгу, ее голос. Он казался уверенным, только пару раз от страха она все-таки заикнулась. Помню Рождество, на которое я явился с …. как ее имя… не важно. Мила была одета с иголочки: идеально и безукоризненно. Настолько было гладко и великолепно, что хотелось испачкать ее томатным супом, вылить какой-нибудь соус, вытащить шпильку из ее волос. Вдохнуть жизнь. Кто же знал, что жизнь в ней есть, как и смелость, азарт, ум.