Книга Статус: все сложно, страница 8 – Дарья Белова

– Он стал немного другим. Внешне практически такой же. Только если морщинки появились. И взгляд стал более серьезным. Но внутри него все тот же огонь, пламя, что подпалил крылышки мотылька. Мне так показалось.

– Ты мотылек?

– Не знаю, Зойка, уже не знаю. Быть им уже не хочется, но кто я сейчас тогда. Для него?

– Стоит спросить у самого Глеба Навицкого.

– Думаешь, он ответит? – задаю Зойке вопрос, но ответа, конечно же, не жду. На него если кто и сможет ответить, то только Глеб. Задумываюсь, что многое бы спросила у Глеба. Много, что хочу узнать.

Перевожу взгляд на часы.

– Боже мой, Зойка! Я опаздываю. У меня сегодня спектакль, – быстро завожу двигатель.

– Может, после пойдем развеяться? Соня нашла какое-то круто место, – заманивает меня Зойка.

– Нет, давай не сегодня. Завтра?

– Договорились.

– Тогда ни пуха!

– К черту!

Выключаюсь и быстро встраиваюсь в ряд, подрезав наглый БМВ. В спину раздались протяжные сигналы клаксонов.

К театру приезжаю за пять минут до начала репетиции. Это, конечно, не академия, но опоздания тоже не приветствуются. В первую очередь, у артиста должна быть дисциплина, каким бы творческим человеком он не был. Дисциплина – это уважением к ближнему.

Что ж, ближние мои, прошу прощения.

В театр забегаю, снося странную стойку какой-то рекламы. Получаю укоризненный взгляд тети Светы, гардеробщицы. Она в этом театре работает давно и следит за порядком. На первый взгляд, это серьезная и строгая женщина, но пообщавшись с ней, понимаешь, что добрее человека просто не существует.

– Милок, ты сегодня последняя, – кричит мне в спину тетя Света.

Я просто машу ей рукой, надеясь, что она простит мою невежливость: забежала в здание и даже не поздоровалась. Это для меня дикость. Хотя, я порой сама себе удивляюсь. Снова Глеб Навицкий опять начал на меня влиять. Одной лишь встречей в пятнадцать минут, а столько правил и внутренних установок уже разрушено.

В раздевалке осталось пару девчонок. Скорее всего так же как я опоздали. Они в спешке переодеваются. Присоединяюсь к ним.

– Милка, а ты чего сегодня?

– Просто опоздала.

– Чтобы ты и просто, – Маринка натягивает топ, но тот слишком узкий, слишком облегает, – помоги!

Подхожу ближе и холодными пальцами растягиваю гормошку, что сложилась на спине.

– У тебя руки – лед. Ты в курсе, что на улице тепло? Весна вообще-то.

Я и не заметила. Они правда холодные. В дурацкой попытке пытаюсь отогреть дыханием. Так обычно делают на морозе в ожидании автобуса, а не в конце весны, когда температура воздуха приближается к двадцати градусам.

– Давай шустрее переодевайся. Застыла она, – я разглядываю свои руки. Пальцы слабо двигаются, словно суставам тяжело. А кожа покрыта синюшными пятнами.

– Иду.

В раздевалке я одна. Устало сажусь на скамейку. Сейчас в одиночестве мне хорошо. Никто не зудит над головой и лишних вопросов не задают. Девчонки это любят, всем любопытна чужая жизнь. Сплетни – основа всех женских раздевалок. Только участвовать в этом не люблю. Меня многому научил случай с просмотрами для Парижа. А что было бы, если Зойка проявила гордость и не пришла бы тогда на встречу со мной или не взяла трубку, когда я ей звонила из Парижа? А Соня? Если бы она не проглотила свою надменность и не встретилась со мной в том маленьком и уютном ресторанчике в аэропорту? Если бы она не приехала тогда ко мне в Париж?