Книга Черные крылья, страница 107 – Николай Леонов, Алексей Макеев

Сейчас тяжелая дубовая дверь была широко распахнута, в кабинете возился эксперт-криминалист. Квадратный пожилой мужчина в потертой старенькой куртке обмахивал кистью белый порошок, чтобы перенести окрашенные отпечатки с поверхности полированного стола на скотч.

Лев Гуров сделал шаг внутрь кабинета и вдруг почувствовал, как земля уходит у него из-под ног. Дыхание у опытного опера сбилось – Василий, нет! Нет, не может быть, это неправда.

Ему не хотелось верить в то, что он видел. Да, по присутствию группы, из криков Веры стало понятно, что Василия не стало. Но сейчас опер столкнулся не просто со словами или намеками, перед ним была реальность, страшная и неотвратимая.

На кожаном диване лежал его друг, Василий Терехин. И он был мертв… Бледный, неподвижный, он напомнил Льву сейчас какую-то сломанную куклу. На секунду, как и у Веры, у него мелькнула дикая мысль: «Это какая-то ошибка! Это не Вася! Это не может быть он! Он же всегда такой энергичный, собранный, а это подделка, кого-то загримировали и переодели в его одежду».

Чтобы остановить собственное безумие, Гуров подошел ближе к дивану и коснулся сначала шеи, проверяя пульс, потом руки, внимательно взглянул в лицо. И прикрыл глаза… Нет никакой ошибки, труп на диване – его друг Василий Терехин, и он мертв без всяких допущений, тело даже остыло и начало коченеть.

Лев прикрыл глаза, сделал несколько глубоких вдохов. За спиной фоном звучал голос дежурного следователя, но полковник слышал девушку будто через какую-то вату. Ему было больно, невыносимо больно видеть своего друга мертвым и понимать, что это не ошибка. Как будто в грудь вдруг вбили раскаленный гвоздь, он мешал дышать и думать, хотелось кричать, как Вера, закрыть глаза и забыть то, что он сейчас увидел. Нажать волшебную кнопку, после чего все происходящее вдруг окажется всего лишь дурным сном, ночным кошмаром.

Но он знал, что мертвый Василий Терехин, что лежит перед ним, – реальность, и от нее некуда бежать.

Несколько секунд Лев стоял молча. Со стороны казалось, что он в шоке, внутри же его захлестнуло острое горе. А потом профессионал внутри него приказал ровным голосом: «Не время для этого. Нужно делать свою работу, чтобы понять, что случилось здесь. Это самое важное сейчас. И единственное, что ты теперь можешь сделать для Василия».

Дышать стало легче, боль сместилась на край сознания и притихла там, уступив место здравому рассудку. Лев Иванович Гуров наклонился к мертвецу и принялся его внимательно осматривать, не обращая внимания на криминалиста, который с недоумением косился на незнакомца, пока его руки делали свое дело.

Мужчине на диване было за сорок, в темных волосах проглядывали первые искры седины. Безупречный по крою дорогой костюм из тонкой шерсти, который обычно подчеркивал его успешность, сейчас казался злой иронией.

Пиджак, идеально сидящий по фигуре при жизни, теперь неестественно топорщился на груди. Белая рубашка, всегда безукоризненно чистая, была полностью расстегнута на вороте, обнажая бледную кожу. Вернее, ее разодрали в стороны, не особо заботясь о пуговицах. И теперь часть из них висела на нитках, а часть оборвалась и рассыпалась по всей комнате.

Лицо, которое было когда-то живым, выразительным за счет крупных черт, стало застывшей маской: стеклянный взгляд, направленный в никуда; кожа, которая успела уже налиться мертвецкой синеватой бледностью; скулы и нос вдруг заострились, стали словно вытесаны из твердого камня.