Книга Памятка убийцы, страница 181 – Алексей Макеев, Николай Леонов

* * *

Любовь Евгеньевна Озеркина сидела в допросной, гордо выпрямив спину. Но когда к ней завели закованного в наручники Слепокурова, наблюдавшему из-за стекла Гурову показалось, что ее ударили по хребту.

Егор же сосредоточился на коротковатых пальцах своих рук, сложенных на столе.

– Твой прекрасный принц, мам, – сказал сидящий напротив Любови Евгеньевны Глеб.

– В тебе просыпается литературный дар рода, – откликнулась она. – Может, возьмешься за перо, пока я отбываю срок, сын?

– Твой пример еще в юности научил меня, что лучше арестовать сказочника, чем стать им.

– Добрый вечер, – поприветствовал собравшихся Гуров. – Мы все здесь, чтобы прояснить некоторые моменты.

– Как же вы туго соображаете, – пробормотала Озеркина, – если еще не все поняли.

– Может быть. – Гуров открыл папку с материалами одного из присланных выборгскими, томскими и казанскими коллегами дел.

– Егор Иннокентьевич…

– Да-да, – с готовностью откликнулся Слепокуров.

– У меня фотографии из городов, где были совершены коррелирующие с вашим преступным почерком нападения на женщин в период вашей учебы в аспирантуре.

Егор бросил беглый взгляд на фотографии четырех девушек:

– Впервые их вижу.

– Хорошо. А сам типаж вам никого не напоминает?

– Робин Эллакотт, рыжую подружку детектива Страйка из книжек Роулинг. – Он кивнул на Озеркину. – Вон у нее на даче полно!

– Девушки похожи на мою сестру Искру, – прошептал Глеб, стараясь не выдавать волнения.

– Вот здесь, – продолжал Гуров, – жертвы убийств в городах, куда вы ездили вслед за вашей сожительницей. – Сыщик специально использовал этот слово, что уязвить хотя бы Озеркину. – Егор Иннокентьевич, вам есть, как психологу, изучавшему феномен насилия, что сказать о виктимологии субъекта?

Слепокурову явно польстило упоминание его академических достижений. Он грациозно взял стопку фото и внимательно рассмотрел их.

– На мой взгляд, очевидна тяга к миниатюрным рыжеволосым голубоглазым почти нимфеткам, а что?

– Поправьте меня, если я ошибаюсь, – сказал Гуров, – что так бывает, когда жертвы являются суррогатами сексуального объекта желаемого, но по каким-то причинам недосягаемого для преступника?

– Допустим.

– Это могут быть авторитетные фигуры вроде матери или даже бабушки?

– Безусловно, – развел руками Слепокуров. – Эдипов комплекс еще никто не отменял. И именно кровное родство лидирует в таких случаях.

– Так-так. В роли суррогата может быть сверстница?

– Робко любимая одноклассница или знакомая с песочницы соседка, – охотно кивнул Егор. – Нежные чувства или давняя связь превращают вожделение в их адрес в табу. Накопившаяся сексуальная энергия требует колоссальной разрядки, и…

– А бывает так, что объект желания – ребенок субъекта?

– Разумеется. Даже Чикатило пугался, что допускает мысль о насилии над собственными детьми. Он заходил в спальню сына…

– Это понятно. А может быть так, что второй и третий типы жертв у субъекта отождествлены?

– То есть он хочет, – Слепокуров подозрительно сощурился, – постороннее существо, которое считает частью своей семьи?

– Как вариант.

– Ну, такое возможно, наверное.

– Как в этом случае поступить уже прибегавшему к убийству серийнику?

– Откатиться назад.

Делая вид, что записывает, Гуров спросил:

– То есть как?

– Взять частями, – расплылся в гаденькой улыбке Слепокуров. – Просто жестоко изнасиловать, избить хорошенько.