Книга Памятка убийцы, страница 54 – Алексей Макеев, Николай Леонов

– Ты у нас в управлении был всего несколько часов, а уже собрал все данные, – заметил Гуров, заканчивая одеваться, – ты что, умеешь раздваиваться?

– Нас этому учат, а разве вас нет? – Подуздиков снова сказал это с таким серьезным видом, что то ли сработала его репутация, то ли Гуров настолько устал, что воспринимать действительность такой, какая она была, ему становилось все труднее. И буквально на секунду Лев поймал себя на мысли о том, что да, наверное, где-то там и в самом деле такому учат.

Встряхнувшись, полковник попытался собраться. У него оставалось еще одно дело.

Как и у всех сыщиков, которые время от времени работают на земле, у него была своя сеть осведомителей. И некоторые из них были, мягко говоря, странноватенькие.

Взять хотя бы того же Шмеля.

С виду – богема. Мастерская на чердаке старого дома в Лебяжьем переулке. Всю жизнь рисовал только лошадей. Картины были странными, наивными, но такими яркими и живыми, что было в них что-то удивительно притягательное.

Но такие полотна требовали большого дома и такой же широкой души, способной выдержать взгляд нарисованного Шмелем коня.

А еще у него была редкая форма бессонницы. Шмель спал всего несколько часов в день. А все свободное от богемной жизни время гулял, и только в одном квадрате улиц. Куда и входили все те, где были найдены убитые. И если на этих улицах происходило что-то интересное, то кому, как не художнику, который гуляет по этим улицам и очень внимательно смотрит по сторонам, узнать об этом?

Сеть знакомых у Шмеля была самая надежная. И вовсе не алкоголики, как можно было бы подумать при слове «богема». А собаки. Шмель обожал собак. Подобрыши разных мастей жили у него в мастерской и точно знали, кто тут главный хозяин, друг и человек. Слушалась Шмеля его небольшая стая беспрекословно. Казалось, что ему даже не нужно ничего говорить. Собаки понимали настроение друга по движению брови.

А еще Шмель по какой-то причине, Гуров не вдавался в подробности, очень плохо слышал. Поэтому разговаривать с ним было настоящим испытанием. Он орал так, что обычную беседу с художником в Кремле, видимо, принимали за начало митинга, бунта или очень сильной драки.

А это всего лишь художник приветствовал старого знакомого.

Псы Шмеля гуляли вокруг, а Гуров, неспешно прогуливаясь и стараясь сильно не шататься от звуковых волн, которые если не сбивали его с ног, то раскачивали усталую анатомию полковника, слушал последние новости.

– Так получается, тебя интересуют странные, похожие на обычные смерти? Именно на этих улицах? – прозорливо спросил Шмель.

Лев кивнул.

– Полторы недели назад умерла пьянчужка Анька. Как раз в том доме, где раньше жила балерина Афанасьева. Ей от бабки две квартиры досталось, она одну сдавала в этом же доме, а в другой жила. Умерла как-то тихо, просто сидела у окна. Даже нашли не сразу, дня через два. Через неделю как раз и балерина переехала. Квартира над ней была. Она моего соседа просила помочь с переездом.

– Отчего умерла, установили?

– Да. Там странная история была. – Шмель продолжил разглагольствовать на всю улицу. Просить его говорить потише было бесполезно, художник действительно плохо слышал. Но это не мешало ему узнавать все последние новости, запоминать их и вычленять то, что было нужно. В данном случае – нужно Гурову.