Книга Скромная жертва, страница 32 – Николай Леонов, Алексей Макеев

– В «Национальной галерее искусства» Вашингтона, – скромно ответил Банин. – Ездил туда в командировку в прошлом году.

В отличие от близнецов, стеснявшихся мамы-диспетчера и папы-таксиста, Павел рос в семье докторов наук, защитившихся по генетике и робототехнике в самые суровые для этих наук времена. В их типичной российской семье из мамы и бабушки поднятая бровь была вестником разворошенного осиного гнезда, где слова кололи острее самых ядовитых жал. Обоюдная ненависть бесконечно любимых им женщин научила Банина относиться к женской злобе просто как к фону, на котором он строит свои умозаключения, прикрывшись отрешенным видом, служившим ему в детстве броней наравне с полным хвалебных записей дневником.

– На конференции по этике использования технологии распознавания лиц? – заинтересовалась Папка.

Казалось, Банин понял, что сболтнул лишнее:

– В том числе.

Гуров отметил, как глаза Папки сощурились. Ее детское лицо с умильной пухлостью стало настороженным, дерзким. Так реагируют фанатики при посягательстве на их страсть. Эта девушка мечтала натренировать искусственный интеллект для стражи правопорядка, как живущую в аэропорту ищейку. И считала себя рожденной для этого. Вот только начальство откровенно не одобряло ее экстремальный вид и опасалось порой некорректных методов работы. Еще до учебы на факультете компьютерных наук и информационных технологий СГУ имени Н. Г. Чернышевского Папка была одним из лучших хакеров на постсоветском пространстве. Эта девушка будто воплощала собой искусственный интеллект. Те же скорость, адаптивность и склонность к соревновательности, но никакого милосердия и житейской мудрости. Как написал о ней в соцсетях один из сокурсников (его аккаунт потом был взломан, а счета опустошены), «полная атрофия такта и нежных чувств».

Банин зря проговорился, что его отправили на международный съезд компьютерных гениев, служивших криминалистике, куда мечтала попасть Папка. Теперь она превратит расследование смерти Сваловой в соревнование, где остальные (и прежде всего Павел) будут обязаны принять участие, только чтобы ей было интереснее победить.

– Матушка моя эту галерею любила, – небрежно закусив травинку, Озеркин сполоснул руки в послушно полившейся из крана над уличной ванной воде. – Думаю, периодическое созерцание экспозиции поддерживало в ней склонность к эстетическим изысканиям. И скрытый садизм.

Он задержал взгляд на Банине:

– Паша, скажи нам как внук генетика. Как в человеке формируются любовь к прекрасному и садизм?

– Как внук генетика, – Банин говорил невозмутимо, – со всей ответственностью заявляю, что они наследственные.

– Ой!.. Папочка, ты уже волнуешься за наших детей?

– Я волнуюсь лишь о том, что ты, оказывается, еще не украшаешь собой клуб чайлд-фри. Бездетность станет твоим лучшим вкладом в генофонд. Кто теперь папочка?

– Давайте-ка ближе к телу, – скомандовал ученикам уставший от этих колкостей Крячко. – А то кто-то – не будем показывать пальцем – пожалеет уже, что родился.

Озеркин с трудом отвел нежный взгляд от наполненных презрением глаз Папки. Оба сосредоточенно прислушались к словам Крячко:

– Итак! Мы со Львом Ивановичем будем рады лицезреть, на какие чудеса дедукции способен провинциальный сыск.

– И постараемся не упасть в обморок от восхищения, – проворчал Гуров.