Книга Скромная жертва, страница 59 – Николай Леонов, Алексей Макеев

– Ловцы снов на вашем заборе сделаны как полагается. Из ивовой лозы, крапивы и сухожилий. Эти материалы не служат долго. Дерево тлеет. Трава сохнет. Сухожилия съеживаются. Все это нужно, чтобы ловец, сплетенный новорожденному, рассыпаясь по мере взросления ребенка, забирал с собой зло, пойманное у колыбели.

– Первый ловец снов мне привез Степан Матвеевич из командировки в Штаты. Он рассказал мою историю вождю племени навахо. Внешний вид моего мужа, – она внимательно посмотрела на Гурова, которому стало очевидно, что мнение окружающих о ковбойских рубашках ее мужа никогда не было секретом для жены, – благодарность за помощь мне. Вождь сплел паука, чтобы кошмары… – Гелла помолчала, – и призраки болот отступили.

– Зеленого или красного?

– Красного. Он должен был укрепить мой дух воина и залечить раны. Зеленые, – она нежно дотронулась до руки мужа, – мне плетет Степан Матвеевич. Чтобы я помнила о силе земли. А что стало для вас третьей подсказкой, кто я?

– Мимозы на вашем почтовом ящике. Именно эти «отвратительные тревожные желтые цветы» несла Маргарита при первой встрече с Мастером. Это три.

– Что ж.

– Герои Булгакова обрели покой в мире, созданном для них Воландом, в чью свиту входила Гелла. А где скрылись вы?

– Нигде. Я была на виду.

– Преподавала историю в школе пионерского лагеря «Орленок», – вступил в разговор Штолин, расставлявший на столе розетки для варенья и меда с лимонным соком и сухофруктами. – Я нашел посвящение ей в одном из сборников школьных сочинений, выпущенных к Дню учителя. «Моему педагогу, научившему меня, что главные битвы между варварами и эллинами происходят в наших сердцах».

– До своего байдарочного похода вы читали Геродота? – вспомнил Гуров.

– И в нем тоже. Книга была со мной, когда я выбралась на берег. Идти было тяжело, и я оставила карманный томик в траве. А потом… Когда они… – Штолин нежно дотронулся до ее руки, и она продолжила: – Когда они меня выбросили, и я поняла, что рана на шее неглубокая… Потому что удар нанес не Избушечник, как решили следователи, а самый жалостливый, если к таким нелюдям это слово применимо, из всей кодлы старик… Я начала читать, чтобы забыться, в промокшей траве. Рассказы древнего грека дали мне силу. Миры, жизни могут рушиться. Ты можешь встать с одной мыслью о том, кто ты есть, но судьба не оставит от нее ничего к вечеру. Это происходило с царями. Чем я лучше? Почему в моей жизни не должно было всех этих ужасов произойти? Важно, готова ли я позволить своим обидчикам жить. Или найду в себе силы отомстить им. И уехать в Крым.

– Где когда-то жили древние греки, – закончил Гуров.

– Да. К морю. В холодный край, по мнению ссыльного Овидия. В Саратове меня все равно ничего не держало. Некоторые из ваших коллег так откровенно расписали моей слабой сердцем матери, через что мне пришлось пройти, что она умерла через два месяца после суда от обширного инфаркта. На кафедре пошли навстречу и провели мою защиту в сентябре.

– В то время уделялось мало внимания тренировке деликатной работы с родственниками жертв. Приношу извинения за поведение коллег, – печально сказал Гуров.

– Сейчас деликатность вообще можно найти лишь на раскопках, полковник. Однако таких промахов даже юные дарования сыска, я надеюсь, не делают?

Она внимательно посмотрела на Назарова и Озеркина. Те дружно замотали головами, стыдливо мешая варенье в чае. В присутствии Ольги Сониковой у обоих было ощущение, что их вызвали к доске все забытые в прошлом школьные учителя сразу.