Книга Сам себе приговор, страница 129 – Николай Леонов, Алексей Макеев

– Ну что, Эдуард Никитович, едемте на опознание.

– Вы что, издеваетесь? – тихо и как-то угрожающе спросил Тарасов. – Я ведь, кажется, сказал, что у меня через… – он опять посмотрел на часы. – Через двадцать пять минут важная встреча.

– А вы позвоните и объясните тому, с кем вы должны встретиться, что можете ненадолго опоздать. Что, мол, есть подозрение, что вашу жену убили и вам нужно срочно поехать на опознание тела. Ведь это так просто – набрать номер и попросить перенести встречу на полчаса позже, – спокойно, но жестко глядя прямо в глаза Тарасову, сказал Лев Иванович.

Тарасов поджал губы и, казалось, раздумывал, как ему поступить, но потом, чертыхнувшись, достал мобильник и позвонил.

– Ирина Игоревна, это Тарасов, – отвернувшись от Гурова и подойдя к окну, заговорил Эдуард Никитович. – Вы уж меня извините, но я на полчаса или чуть больше могу опоздать на встречу. Нет. Это очень серьезная причина. Я вам потом все при встрече расскажу. Давайте перенесем встречу на полчаса хотя бы. Нет, совсем отменять не стоит. Я приеду. Да. Спасибо и до встречи.

Переговорив, Тарасов взял со стула куртку, надел ее и, не говоря ни слова, направился следом за Гуровым к дверям. Лев Иванович шел, не оглядываясь, и спиной чувствовал на себе неприязненный взгляд тренера. Но ему было все равно, как смотрит на него этот человек, который числится в деле об убийстве пока что свидетелем. Гурову было не привыкать чувствовать на себе самые разные взгляды от самых разных людей – в основном настороженные, испуганные, ненавидящие, злые и холодные… И очень редко – теплые, сочувствующие и благодарные.

Опознание тела прошло довольно быстро, хотя приезда следовательницы им пришлось подождать. Протокол опознания должна была написать именно она, поэтому Тарасову пришлось немного понервничать из-за задержки процедуры.

«Он бы так нервничал, когда ему сказали, что убитая может быть его женой, – злился, глядя на Эдуарда Никитовича, Гуров.

Ему, человеку, который уже много лет любит и ценит свою жену, было непонятно поведение Тарасова.

«Положим, надоела тебе жена, и к дочери ты относишься как к неродной, так разведись – и дело с концом. Никто ведь не заставлял вас жить под одной крышей, – рассуждал Лев Иванович. – Но желать смерти когда-то единственной для тебя и горячо любимой женщине… Ладно, пусть не желать, но относиться к ее смерти равнодушно или даже по-хамски – это ни в какие мои представления о человечности не входит. Подозрительный все-таки тип этот Эдуард Никитович…»

Правда, руки у Тарасова, когда он вошел в помещение морга и потом в комнату для опознания, тряслись и цвет лица постоянно был бледным, но это состояние тренера Лев Иванович больше списывал на обстановку в морге и на вид мертвого тела, чем на искренние переживания супруга.

– Нет, это не она, – облегченно выдохнув и быстро отвернувшись, заявил Тарасов, едва ему показали тело.

– Вы уверены? – следовательница, Татьяна Аркадьевна Белова, поморщилась. – Головы нет. Тело долго пролежало в мешке и потеряло, так сказать, свою форму. Вы можете ошибаться. Посмотрите еще раз и внимательней.

– Не надо мне внимательней смотреть, – с совершенно неуместным пафосом заявил Тарасов. – Во-первых, мне это неприятно – пялиться лишний раз на мертвое тело, а во-вторых – на правой ноге, на икре, нет родимого пятна. И на левой груди родинки тоже я не увидел. Не она это. Не Светлана.