Книга Игра на одевание, страница 94 – Алексей Макеев, Николай Леонов

Ангелина Германовна Сосновская была, возможно, единственным богемным человеком в Петровске, но ее ленивого шика, светской жизни и романов хватило бы на эпопею. При этой, как говорили здесь, «женщине-комете» открылся и прославился на всю страну крошечный, поместившийся всего в одной – зато аутентичной – крестьянской избе музей.

– Угощайтесь. – Она сварила Юдину крепкий кофе. – Мне его из Армении везут. При Союзе объездила всю Среднюю Азию по музейной части. Там и научилась готовить благодаря подругам из Таджикистана, Туркменистана, Узбекистана. Мы переписываемся и обмениваемся рецептами, уже, правда, в мессенджерах, до сих пор. А пасту Амосова я сама делаю. Местный мед, свежий инжир, сухофрукты с рынка по четвергам. Ешьте, ешьте. Это полезно. Мне надо, чтобы люди, которые ловят убийцу моей дочери, были здоровы и сильны, как львы.

– Руководитель нашей группы как раз Лев, – кивнул, намазывая на ажурный блин, золотистую пасту Юдин.

– По гороскопу?

– По имени. Лев Иванович, если точнее.

– Я в девичестве Левина. Может быть, мое поведение кажется вам черствым. Я не рыдаю, не ношу траур по Аллочке. Но я дала себе обещание не плакать, пока человек, отнявший ее, не будет наказан. Вот тогда я признаю ее гибель, буду рыдать без остановки, постарею от горя, перестану заниматься музеем, домом, садом. И буду ждать смерти, чтобы увидеть ее и сказать, что сделала все для отмщенья. В том числе говорила с вами в твердом уме и крепкой памяти, готовая вспомнить все, за чем вы пришли. Пейте кофе, я еще сварю. Позже пообедаем. Чекдирме любите?

– Я не знаю, что это, – смутился Юдин. Эта женщина поразила его экзотикой, напором, силой. Такого опыта общения с потерпевшими у него еще не было. И ему было стыдно представить, что, не отчитай его Гуров во время опроса Лябиновой, он бы давил на нее, как прежде на всех.

– Жареная баранина с картофелем и помидорами, – подливая ему кофе, пояснила Сосновская. – Но вообще туркменская кухня прекрасна своими рыбными блюдами.

– Я думал, там пустыня, – удивился Юдин. С Ангелиной Германовной было легко следовать урокам Гурова и поддерживать в допросе направление беседы, выбранное свидетелем, помогая его памяти раскрыться.

– Ну что вы! – Она поставила на стол ярко-синюю восточную тарелку с прозрачным зеленым виноградом. – У туркмен под боком Каспийское море. Да и реки свои. Это вы в Саратове думаете, что на Волге свет клином сошелся. Хотя она прекрасна, конечно. Я, когда бываю у вас в городе, специально езжу гулять в Энгельс, чтобы проехать через мост. Чтобы по обе стороны – бескрайняя река и острова, поросшие кудрявыми деревьями. Дремлющие, хранящие город рыбы-киты. Когда солнце золотит водную гладь, тонешь взглядом в этой красоте и забываешь обо всем.

– Алла тоже любила эти места?

– Она находила красоту везде, потому что родилась с душой хиппи, даже кочевника.

– И поэтому сбежала со свадьбы?

– В том числе. Понимаете, Володя – он психолог в нашей школе, кстати, – любил ее с садика. Отдавал свои формочки и машинки в песочнице, с первого по одиннадцатый класс носил портфель. Для него Петровск не тихая гавань, как для меня. Не лужа, как для Аллочки. А прекрасное озеро.

– Где он большая рыба?

– Спокойная. Он выходит рыбачить на угол по выходным. Растит в мамином саду розы с кулак. Пьет в любую погоду чай на веранде по утрам. А Алле хотелось стать знаменитой, прежде чем петь колыбельные дочери с сыном. И славы как побочного эффекта того, что мир услышал ее песни. Ей хотелось быть деревом с широкой кроной, которое видно издалека, а Володе – неприметным кустом смородины с мясистыми ягодами в толстой кожице, глубоко пустившим корни в родной земле. Дочь всегда говорила, что их судьба – встретиться, как в «Форресте Гампе», когда настанет конец ее блужданиям. И она обретет дом и покой.