Книга Каллиграфия убийства, страница 66 – Алексей Макеев, Николай Леонов

– Очень жаль, что так получилось, – отозвался Лев Иванович и распрощался с Юлдашевой.

* * *

На улице было темно и холодно. Гуров невольно поежился. Он постоял возле подъезда, оглядел двор, потом развернулся и пошел обратно. Поднявшись на нужный этаж, он позвонил в двери. Ему долго никто не открывал, и Лев Иванович подумал, что в квартире никого нет, но потом он различил за дверью едва слышное шарканье ног и бормотание.

Дверь открылась, но медленно-медленно и только на четверть. Из образовавшейся щели на Льва Ивановича глянули старческие, с серой поволокой, глаза. Все остальное лицо скрывалось в густой растительности.

– Кого вам нужно? – спросил голос – тихий, как шелест осенних листьев.

– Вы меня извините, что беспокою вас так поздно. Я из уголовного розыска. Моя фамилия Гуров, – представился Лев Иванович и показал удостоверение. – Можно мне войти и задать вам пару вопросов? Они касаются вашей бывшей супруги – Ольги Тимофеевны.

– Оленьки? – тихо удивился старик, и дверь открылась еще на четверть. – Какое она может иметь отношение к уголовному розыску?

– Можно я войду и все объясню вам? Как-то несподручно разговаривать через порог, – спросил Лев Иванович.

– Входите, дверь открыта, – прошелестел голос, и Гуров ступил за порог.

В квартире было душно и пахло чем-то затхлым и сладковато-горьким. «Запах старости и болезни – старческого пота и лекарств. Когда-нибудь, если мы с Марией доживем до глубокой старости, у нас в квартире будет пахнуть так же», – мелькнула в голове полковника невольная мысль.

– Простите, я не знаю, как к вам обращаться. Я только что от вашей соседки с верхнего этажа, от Алины Сергеевны, и забыл у нее спросить, как вас зовут.

– Тимур Алексеевич я, – ответил старик. – Проходите в комнату, там есть где сесть.

Гуров прошел следом за хозяином квартиры и очутился в гостиной, в которой, кроме дивана, стола со стулом да большой стопки книг в дальнем углу, больше ничего не было. Под потолком висела голая лампочка без абажура. Диван был застелен потертым пледом, и сверху на нем лежала огромная подушка. По всей видимости, старик спал на этом диване и вообще жил только в этой комнате. Во вторую комнату дверь была плотно закрыта, и на ней висел замок.

– Садитесь на стул, а я по-стариковски – на постели посижу, – тихо предложил Тимур Алексеевич.

Он тяжело сел и выжидательно посмотрел на Гурова своими серыми мутными глазами.

– Тимур Алексеевич, мне сказали, что ваша супруга умерла в прошлом году в январе от острой сердечной недостаточности.

– Да, это так, – покивал старик и пожевал губами. – Оленька меня на десять лет моложе. Никогда на сердце не жаловалась, а вот ведь как получилось. Один я теперь остался…

– Вы не помните, какого числа это было?

– Как не помнить – помню. Двадцать четвертого числа и было. Она с утра бодрая такая была, уборку делала. У меня двадцать шестого день рождения. Сын со снохой и с внуком должны были приехать. Вот она и готовилась.

– Соседка Алина Сергеевна оставляла ей ключи, чтобы она кота ходила кормить…

Лев Иванович вопросительно посмотрел на Тимура Алексеевича.

– Да, помню. Оля в этот день ходила утром и кормила кота. Пафнутия Петровича, – старик едва заметно улыбнулся. – Назвали же так, – добавил он неопределенно. – А кот вредный у них. Да. Очень вредный кот. На Олю постоянно зло так смотрел и все поцарапать ее норовил.