Онлайн книга «День мертвых тел»
|
— Не сумел, теть Тось? Гуров понял, кто скулит за закрытой дверью, но без спроса открывать ее не решился. Сизый молчал. А Толик продолжал говорить, тихо и очень правильно. С потерявшей надежду матерью наркомана иначе нельзя. — Вы присаживайтесь. — Хозяйка кивнула мужчинам, указывая на разномастные табуретки, видневшиеся через коридор в кухне. — На диван коты нагадили, не предлагаю, уж простите. Ничего нам не нужно, Толик. Просто спасибо, что пришел. По стойкому запаху мочи было понятно, что на диван нагадили совсем не коты. В квартире не было телевизора. Гуров знал, что на кухне увидит старенькую, кем-то отданную из милости или привезенную с дачи микроволновку и холодильник, видавший еще царя Гороха. В семьях наркоманов редко бывает иначе. Тут еще и диспансер закрыли, помочь тем, в чьей изъеденной ядом душе едва теплилась надежда, стало некому. Пока Гуров думал, уместно ли будет открыть форточку и впустить в дом хоть немного свежего воздуха, женщина поймала его взгляд, но истолковала его иначе. — Это я завешиваю из-за Олега, сына. Больно ему, смотреть на свет не может. Иногда кричит, боится чего-то. По весне я привязывала да запирала его. Теперь вот стекол у нас не хватает, выбрался… Вынес тогда деньги последние. Все подвалы обползала, пока нашла его. Лето закончится, застеклим как-нибудь. Пока тепло, вроде и не нужно. Говорила она так спокойно, будто перспектива зимовать с окнами, забитыми одеялами и ватными матрасами, касалась вовсе и не ее. Сизый поправил фуражку и тихо, но официально спросил: — Гражданин Максимов, ваш сын, сейчас находится здесь? Мы можем его увидеть? — Да, конечно. Тетя Тося отперла ключом едва держащуюся на петлях деревянную дверь. Не постучала, не предупредила, что сейчас войдут посторонние, будто в закрытой комнате скулил сейчас не живой человек, а лишенное разума животное. Запах ударил тараном. Гуров прикрыл глаза и отвернулся от дверного проема. Когда никто из троих не сделал ни шага в сторону двери, совсем еще не старая мать Олега тихо заплакала за их спинами. Гуров вошел. Конечно, тетя Тося убиралась здесь. Мыла, убирала, водила за руку в туалет, кормила полусумасшедшего, истощенного ломкой сына с ложки и вытирала ему рот салфеткой. В хорошие, тихие дни, когда он позволял за собой ухаживать, она даже наверняка читала ему вслух. Но, судя по всему, хорошие времена остались далеко позади. Сейчас из мебели в комнате сына имелся только матрас на полу, а отходы жизнедеятельности, судя по вони, Олег растирал по стенам. Парень лежал на полу, в стороне от матраса, и выл не переставая, не обращая внимания на незваных гостей. Выцветшие обои были ободраны и покрыты бурыми разводами. Со стены, прямо напротив входа, на них смотрело спокойное лицо. Выцарапанное через обои, похоже, прямо в плите, чем-то твердым, вроде ложки. Едва ли мать давала Олегу нож или вилку. — Он понимает все, — руки Гурова кто-то коснулся, и он резко обернулся от портрета на стене. Материнским чутьем угадав в нем старшего, тетя Тося оправдывала сына, подняв на Гурова заплаканное лицо. — Он не сумасшедший, мой Олежа. Ему просто очень больно, вот он и дуркует. А я ухаживаю, вы не сомневайтесь. Но ведь в психбольнице, в райцентре его в овощ превратят, я там была, я знаю. Он даже рисовать пытался, видите? Не знаю, кто это, наверное, Бог. Вы только не забирайте у меня Олеженьку. Он же жизнь моя. Я без него не смогу никак… |