Книга День мертвых тел, страница 87 – Николай Леонов, Алексей Макеев

В кладовке, кроме тараканов, коробок со старьем и зимних вещей, свисающих с деревянной шпалеры, смотреть было не на что. Они собрались уходить, когда Гуров, переступая, чтобы не раздавить особо шустрого рыжего соседа Анатолия, заметил под досками пола, на бетонной плите, перо. Они даже не входили, боясь повредить что-нибудь в ветхом равновесии чужого жилья. Может, внутри, чтобы не проломить пол, и стоять-то нужно на строго определенных досках. Гуров попросил лейтенанта отойти, сам присел на пороге. Достал мобильный, посветил в пространство между досок фонариком. Маленькое белое перышко выглядело на редкость плотным, будто отлитым из гипса.

— Или ты окрашенное… — не заметив, что произнес это вслух, выдохнул Гуров.

— Чего там?

— Там ничего, — отвечая Вите, полковник поднялся на ноги, критично осмотрел свисавшую с утлых вешалок одежду. — Но откуда-то это ничего там взялось. Хочу посмотреть.

Протянул руки и решительно раздвинул завесу из старых шуб и битых молью пальто в стороны.

Гуров отступил в коридор.

Сизый медленно опустил руку с мобильным, забыв сфотографировать увиденное.

На выбеленной стене висело фото Полонского. Красивое лицо в натуральную величину располагалось как раз на уровне глаз, Гуров точно помнил, что ни задирать голову, чтобы говорить с Аджеем, ни опускать, ему не приходилось. Помнил об этом и Милованов. Под фотографией располагалась также приклеенная намертво футболка, белая, с V-образным вырезом и красноватыми засохшими пятнышками на груди. Прочее же пространство на стене было так же белым, но объемным, будто штукатурка под известкой пошла рябью, как водная гладь под сильным ветром.

— А это… Что?

— Это крылья, — беспощадно припечатал Витя. Он вспомнил о камере, сделал пару снимков, увеличил и смотрел теперь в экран телефона. — Десятки крыльев. Если я верно понимаю, разных птиц. Предпочтительно голуби, но также есть вороны и вон те, маленькие, наверное воробьи. Крылышки были высушены химическим способом, потому что вони нет, выкрашены в белый цвет. И приклеены к стене с помощью, например, клеевого пистолета. Пошли отсюда, пожалуйста, Лев. Меня сейчас стошнит.

На улице они долго шагали тенистыми дворами. Хотелось молчать и дышать. Полной грудью, глубоко, чтобы выветрить из легких спертый запах чужого безумия. Погожий летний денек померк, утратив свои краски. Было до изумления странно знать, что в городе, где родители выпускают на улицу детей без присмотра и где с каждого рекламного щита светлый ангел, улыбаясь, напоминает о том, что нужно быть добрее, возможно такое. Гуров спросил, не хочет ли Виктор перекусить, и тот отказался. Тогда и стало понятно, что потрясение от увиденного действительно глубоко.

— А что там на груди у него было?

— Кетчуп, скорее всего, — ответил Гуров, тревожно поглядывая на помощника. — Я сегодня видел, как этот звездный мальчик ест. Оттого футболку, скорее всего, и выбросили, у Полонского они что-то вроде униформы. Все хорошо, Вить?

Сизый вздохнул, поежившись. Огляделся по сторонам.

— Терпимо. — Он достал сигареты, помял одну в руках и выбросил, не прикурив. Зашагали дальше. — На нашей службе всякого насмотришься, конечно. Но принять то, что твой коллега — псих, на это время нужно. Я бы сказал, Лев… Если бы я не видел этих птиц, я бы сказал, что мирный, одинокий чудик, свихнувшийся на знаменитости, не равно убийце. Он же мухи не обидит, Толик. Однако купить у бомжей голубей, посворачивать им шеи и сотворить это все решимости у него хватило.