Книга Горячий танец смерти [сборник], страница 177 – Николай Леонов, Алексей Макеев

— Так. Вот сейчас вы вроде не врете. Да, это правда, монтаж, и грубый. Но со старой «Нокии», без специальных программ, само собой, не разобрать. Экранчик маленький, зернистость большая, все можно списать на слабую камеру…

Сыщик продолжил было воспроизводить услышанное от умницы-эксперта, но вскоре понял, что его не слышат.

— Монтаж, значит, — повторил Радаев, — какой же я ишак…

И прибавил что-то длинное, гортанное, с дикими сочетаниями согласных — явно ругательство.

— …А ведь знаете, Лев Иванович, Катька где-то в другом месте деньги нашла. Что же, зря все это затеял. Нет, погодите! Она же все-таки подтибрила два с хреном мильона, зачем?

— Затем, что она этими деньгами уплатила налог за турбазу, — подсказал Гуров, — не приходило это в голову вашу битую?

По выкаченным глазам, по челюсти, откровенно отпавшей, стало ясно — нет, не приходило.

— Что?! Зачем? Это шутите вы так, Лев Иванович?

— Своими собственными глазами видел, что уплачен налог с карты Леры. Если кроме вас никто не знал пин-код ее карты и вы налог не платили… не платили?

— Нет, нет! У меня и карты на руках не было, на чем хотите поклянусь! Не прикасался я к ее картам, никогда!

— …Значит, заплатила она, более некому.

— Да, но зачем?!

— Скажите, а ваша жена никогда не выказывала интереса к потустороннему? Ну, там духовные блуждания, поиски многочисленных истин, нет?

— Как раз во время нашей ссоры… тогда, в ноябре. Она говорила, что плевать ей на хоккей, что ее другое привлекает, что духовные практики… так это она что, хотела Катькину базу купить, под свои проекты?

— Были они знакомы? — не ответив, спросил Гуров.

— Я не знаю. Я лично не знакомил. Я не из тех, кто всех, и бывших, и настоящих, в один курятник собирает.

— Оставим символы и метафоры. Итак, Лера уплатила налог — и пропала. Позвольте, Радаев, — как бы спохватился Лев Иванович, — про «бумер»-то мы забыли. Как вы узнали, где ваш подарочек-то, ваша прелесть?

Радаев сник, головой покачал:

— Подлец я, Лев Иванович. С Ильясом когда сговаривались, я попросил машину особо вернуть — подарок ведь. Он звонил: не беспокойся, мол, цела машина, пусть постоит, пока все уляжется. Он не говорил, как она у них оказалась, а я и не спрашивал…

В этот момент девчонка растрепанная вышла из часовни, только узнать ее можно было лишь по прическе — волосы дыбом. Успокоенная, светлая мордашка, и глаза уже не чумные. Славная старушенция в платке, запирая дверь, что-то втолковывала ей, а она ловила каждое слово и послушно кивала. Они обе, рука об руку, прошли в сторону корпуса, обнялись — девчонка пошла внутрь, старушенция побрела, видимо, восвояси, домой.

— Да, подлец вы, Радаев, — подумав, согласился Гуров, — не убийца. Но подлец.

— Говорите, делайте что хотите. Мне все равно. Я ее как будто сам и убил.

Подошла та самая девица, которая по директиве развеселого врача вымывала Абдуле раны, робко кашлянула, как простуженная овца, потянула Гурова за рукав:

— Простите, вас там просят подойти. А вас, больной, зовут на укол.

Отъехали уже в темноте. Абдула, подписавший отказ от госпитализации и уведомление о необходимости пройти на повторную и последующие инъекции, с облегчением заснул.

«Посмотрите на него — прямо ангел, скоромного сроду в рот не брал. Вон, личико какое изможденное, глазки запавшие, бисеринки пота. Всеми кинутый, запуганный да затравленный, даже от больницы отказался — врач говорит, чуть не плакал: не губите, пойдут толки, а до Москвы — рукой подать, да и Катя одна… Катя. Ох уж эта Катя…»