Книга Кто-то третий [сборник], страница 188 – Николай Леонов, Алексей Макеев

— Ваше правосудие мягкое, полковник. Шесть лет зверю? Его убить сразу надо было, как только его взяли. А его никто и не хотел сажать, его арестовывать даже не хотели.

— За это ты убил Кириллова?

— Он отпустил убийцу, хотел отпустить! Его отстранили, и только тогда все стало серьезно, и Тюрина арестовали. А если бы не отстранили тогда, он бы отпустил убийцу. Они как сговорились. И он, и судья. Все продажные, все сволочи!

— Вот видишь, Фадеев, как ты ошибся. Ты убил невиновного. Кириллова отстранили потому, что его дочь дружила с твоей дочерью. Посчитали, что предвзято может работать. У нас это не положено. А ты его убил. Зачем?

— Он меня узнал. Он бы выдал меня, продажная шкура!

— Продажным был только судья Рыбаков. А Кириллов был честным полицейским. А ты его семье горе принес.

Гуров вышел на освещенный участок на крыше и увидел Фадеева. Тот стоял у ограждения и смотрел вниз. Бежать ему было уже некуда. Снизу кто-то кричал: «Вон он! Наверху! На крыше котельной!» Фадеев не реагировал, он просто стоял и смотрел. Лев неторопливо двинулся в его сторону.

— А ты знаешь, что это за горе, когда твою девятилетнюю дочь убивают? — спросил Фадеев с такой болью в голосе, что у Льва по спине пробежали мурашки. — Ты понимаешь, как можно жить, все время представляя, как твою малолетнюю дочку убивает какой-то мерзавец? Она ребенок, ей страшно, ужас у нее, а он ее… А потом! Потом ты видел, как твою дочь опускают в глубокую, как пучина, яму… на самое дно? А потом засыпают землей… в холодную страшную яму… Теплую… тело девочки… А ты знаешь, что такое жить столько лет и знать, что тело твоей доченьки сейчас глубоко в земле… разлагается, его едят черви. Это жутко, полковник!

— Не надо убивать еще одного ребенка, Фадеев, — тихо произнес Лев. — Она тоже ребенок.

— Она… — Фадеев так резко обернулся к нему, что у него под ногами что-то треснуло, заскрежетало.

Гуров бросился вперед и успел схватить Фадеева за кисть руки. Он лежал на животе, держа его за руку, а внизу чернела яма заброшенной котельной с каким-то старым ржавым железом. Стискивая зубы и из последних сил сжимая эту руку, Лев говорил:

— Сейчас… ты не паникуй, Николай! Сейчас я перехвачу поудобнее, и вытяну тебя… ты только не шевелись.

— Вот и все, полковник, — проговорил Фадеев, глядя снизу на Гурова. — И меня ждет яма. Я слишком долго жил с этим горем. Не могу больше. Только смерть принесет мне покой.

— Не дури! — заорал Гуров, стискивая его пальцы.

Но Фадеев другой рукой разжал пальцы сыщика. Еще миг, и его кисть выскользнула. Тело молча полетело вниз, в черную бездну. Потом сильный удар со скрежетом, и в заброшенной котельной снова установилась прежняя тишина. А затем рядом затопали ноги спецназовцев.

— Все в порядке, товарищ полковник? Где преступник?

— Что в порядке, боец? — с болью посмотрел на спецназовца Лев. — Человек жил, а потом в его дом пришла смерть. И он девять лет жил с этой смертью. А теперь она его забрала.

— Виноват! Не понял… — уставился на него боец.

— Да тебе и не надо, — отмахнулся Лев. — Скажи, что тело внизу. Он упал вниз и разбился. Вызывайте экспертов и оцепите все вокруг.

Марина смотрела на всех с какой-то виноватой улыбкой. То ли извинялась, что не умерла, то ли ей было неловко, что все эти люди пришли к ней, что из-за нее одной столько суеты. Невысокий седовласый хирург в синем медицинском костюме сидел на краю кровати и просматривал ленту кардиограммы.