Книга Исчезнувший, страница 89 – Алексей Макеев, Николай Леонов

Охранник, так некстати ввалившийся в гостиную Рубана, вышел в центр зала. Щеки его горели, глаза бегали из стороны в сторону, а руки так дрожали, что было больно смотреть.

– Я стоял на шестом посту, – начал рассказывать Торчок. – Синий и Давид пошли в подвал, лекарства относить. Должны были вернуться минут через двадцать, прошло больше часа, а они все не возвращались. Я попытался вызвать их по рации, но ответа не получил. Тогда решил пойти сам, проверить, где они застряли. Вместо меня на шестом остался Дрон. Я пришел к сараю – тот закрыт. Подумал, что парни просто сменились и ушли отдыхать, но вдруг услышал шум внутри. Побежал за запасным набором ключей. Открыл сарай, потом подвал. Там их и нашел. У Давида голова пробита, он в лазарете. Синий цел, злой только. Сказал, что «мясо» ушло. Я сюда, доложить хотел. Это все.

– Нет, Торчок, это далеко не все. Ты облажался, Торчок. Знаешь, в чем твоя вина? В том, что расслабился. Привык, что все у тебя в ажуре, а как в жопе засвербило, ты и облажался. Ты это признаешь? – вкрадчивым голосом спросил Рубан. – Признаешь, что поставил меня в неловкое положение перед враждебно настроенными людьми?

– Признаю, – через силу произнес Торчок. Каждый, кто находился в зале, знал, признание вины в случае с Рубаном только усугубляет таковую. Раз признал вину, наказание будет суровым. Но и не признать ее ты не можешь, иначе тебя ждет допрос с пристрастием, после которого тебе все равно придется вину признать и получить то, что назначит Рубан.

– Это хорошо, что признаешь. А теперь скажи, как нам исправить положение? – Рубан торопился, поэтому назидательные речи пропустил, иначе сейчас каждый из присутствующих ощутил бы себя ничтожной букашкой, грязью под ногтями великого повелителя и еще чем похуже. Такие речи Рубану особенно удавались, но сегодня он этого удовольствия был лишен. Он помнил, что сказал полковник Гуров. Тот, кто сидел в сарае, тоже служил в полиции, так что отыскать его до того, как он попадет к своим, являлось настоятельной необходимостью. Терять все из-за просчета охраны он не собирался.

Вариант, как поймать беглецов, Торчок предложить не смог, и тогда Рубан приступил к инструктажу. План на случай, подобный этому, он разработал досконально. Не потому, что ждал побега, а просто потому, что любил быть готовым ко всему. Он отдавал отрывистые приказы, деля охранников на пары, группы и определяя для них сектора. На все про все у него ушло десять минут. Комната опустела, Рубан остался один. Рисоваться было не перед кем, горло драть и отчитывать за промах некого, а злобу, душившую изнутри, нужно было выплеснуть, иначе он мог утонуть в ней. И тогда он выпустил свой гнев на голые стены. Просто не мог держать его в себе.

– Твари, подонки гребаные! Какого хрена вы не проверили машину этого говнюка?! – орал он в пустоту. – Карманы они почистили, ублюдки недоделанные! А в машине пошарить не судьба? Какого вы ее пропустили? Ведь стоит в гараже, сам видел!

Рубан злился и на себя. Он не проконтролировал этот вопрос, спустил на тормозах даже тогда, когда новичка поймали рыскающим по чужим комнатам. Почему ему в голову не пришло проверить его историю? Почему не стал копать, не приказал обшмонать машину так, чтобы и то, что сорок лет назад завалилось за подкладку, было вынуто на белый свет? Да, его вина в этом тоже есть, и это бесило больше всего.