Книга Смерть под старой ивой, страница 213 – Алексей Макеев, Николай Леонов

– Верно.

– Я сыграл – и выиграл. Он систематически осуществлял – и проиграл. В чем же я виноват?

– Одно дело – ставить на случай, на то, что может быть и что не может. И совсем другое – это когда ты сам, своими руками под себя моделируешь реальность.

– Лев Иванович, Лев Иванович… – с укоризной протянул Мацук, – так ведь человек, он тем и отличается от прочих животных, что под себя среду подстраивает. Это только обезьяны японские задницами в горячих источниках сидят, а люди отопление налаживают.

И снова у Льва Ивановича возникло поганое ощущение пребывания в аквариуме, в состоянии подопытной рыбки – вот пошел электрический разряд или просто неведомая сила, и заметалась, нарезая круги, рыбешка, голося неслышно.

– Что, трудно против рожна-то переть? – спросил Мацук, откровенно наблюдая за сыщиком. – И потом, вот вы говорите – заставлять людей что-то делать. Так я вас, например, и не заставлял. Вы сами поверили, что жена ваша, Мария, женщина исключительного ума, бросит вас только из-за того, что в несуществующем аккаунте вы целуетесь с этой как бы адвокатессой.

– Я не поверил.

– Поверили. Вы коньяк-то пили, стало быть, поверили.

Гуров скрипнул зубами.

– Или, скажем, кто-то, – изрядного ума! – вложил недоумку Аслану в карман шприц этот. Кто это? Откуда взялся? Сам бы он ни за что не допетрил. Стало быть, нельзя человека закрутить-заставить-задурить, если он сам не хочет, а? Асланчика-то кто пить заставлял? Неужели я?

– Ты его отравить пытался.

Мацук на глазах съежился, постарел, принял какой-то постный, торжественный вид и, когда заговорил, даже зашамкал по-стариковски:

– Я, сударь вы мой, сам долгое время лечился от винопития и привез другу детства капельки, чтобы соблазну противостоять. С молитовкой в рюмочку двенадцать капелек – по числу апостолов, – и никаких соблазнов! Раз-другой – и от одного запаха воротить будет. Хорошие капельки, в лавках без рецептов продаются.

– Браво, Мацук.

– Алексеев, – поднял тот палец.

– Да все равно. В таком случае, если никто ни в чем не виноват, по какому праву ты сам мстишь невинным людям?

Мацук прищурился:

– Кому это?

– Ну как кому – Аслану, Рустаму, отцу Федору. Если они не виноваты.

Лицо задержанного перекосилось, налилось страшной злобой, потеряв мало-мальски людской образ, словно вылезла на поверхность та самая сущность, которой кишмя кишела, переполнена была душа этого несчастного человека.

– Имя этого при мне не упоминай, – прорычал он, скалясь волком, – он-то во всем и виноват, святоша хренов. Он специально выждал до нуля часов одной минуты, знал, паскудник, все знал – и своих выгораживал…

Спохватившись, Мацук провел руками по лицу, точно снова натягивая маску.

– Лев Иванович, – снова заговорил он прежним голосом, – но вы же не будете отрицать, что протоиерею Федору, он же Тугуз… Кстати, знаете, что это слово значит на адыгейском? Волк. Вот такой вот Тугуз, в овечьей шкуре. Ну да ладно. Вы же не будете утверждать, что отца Федора я пальцем не тронул?

Гуров покачал головой:

– Нет, не буду.

– Ни волов его, ни рабов его, ни близких, ни детей – я точно никого не трогал? – уточнил он.

– Он очень любил Арутюнова и Нассонова.

– Ну это его личное дело, – отмахнулся Мацук. – Он как педагог и христианин обязан был всех любить, а любил выборочно. Я-то тут при чем?