Книга Заноза для хирурга, страница 8 – Анна Варшевская

— Работаем.

Выдох. Прокол стенки сосуда, вхожу в бедренную артерию, ввожу катетер. Через вену пациенту поступает контрастирующий раствор, и я сразу замечаю на мониторе нужный мне отрезок коронарной артерии.

— Вижу участок сужения.

Сегодня на операции нет интернов, заглядывающих через плечо, но я по привычке проговариваю все свои действия. Аккуратно продвигаю катетер по кровеносному руслу. Добравшись до нужного места, устанавливаю стент — всё проходит без сучка, без задоринки.

Операцию заканчиваю через сорок минут. Анестезиолог Володя показывает мне соединённые кружочком большой и указательный пальцы — всё ОК! Смотрю на Добрынина, который никак не комментировал мои действия. Он равнодушно кивает, разворачивается и выходит из операционной. Не то чтобы я чего-то ожидала… но мог хоть слово сказать! Хотя чего это я… Передёргиваю плечами — хоть и натренировала выдержку, всё равно немного обидно.

После операции, размывшись, сразу иду писать протокол. Я и раньше не затягивала с этим, а за последние три месяца сделала своей привычкой — чтобы Добрынин ни к чему даже подкопаться не мог.

— Аннушка, любовь моя! — подкатывает ко мне сбоку Володя. — Когда ты уже согласишься со мной поужинать, а?

— Так пойдём, поужинаем, столовка работает ещё, — смотрю на часы, — Вов, вообще-то время обеденное.

— Эх ты, — машет на меня рукой Володя.

— А-а, ты о том ужине, который с перспективой перейти в горизонтальную плоскость? — ехидно тяну, скидывая со своего плеча ладонь анестезиолога. — И не надейся, Вов! Моё имя ты в свою бальную книжечку не запишешь!

— Очередной отказ, — прижимает к груди руки этот паяц. — И как я жив до сих пор?

— Вон, Верочку пригласи на ужин, она точно пойдёт, — открываю дверь ординаторской.

— Она — не ты! Да и потом, она сохнет по нашему… Эх! — я бью локтем Володе в живот, чтобы он успел заткнуться — в ординаторской обнаруживается сердитый Добрынин.

— Анна Николаевна, где вы ходите?

Ну, началось… может, он уже что-нибудь новое придумает?

— Идёмте! — Добрынин резко проходит мимо меня.

— Куда? — да, очень умный вопрос.

— Вы ведь ещё не заполнили протокол операции? — останавливается и вперяется в меня взглядом тёмных глаз.

— Сейчас сяду заполнять, — пожимаю плечами.

— Ну вот и идёмте!

Переглядываемся с Вовкой, он делает недоумённое лицо, а я, сдержав вздох, подхватываю бумаги и иду следом за начальством.

— Садитесь, Анна Николаевна, — Добрынин показывает на стул напротив своего рабочего стола в кабинете — точнее даже, двух столов, расположенных буквой П.

Сажусь, раскладываю документы и поднимаю глаза.

— Что я должна делать?

— Пишите!

— Что писать?

— Протокол, — зав смотрит на меня хмуро.

— Никита Сергеевич, — спрашиваю осторожно, — есть какая-то причина, почему я должна делать это здесь, в вашем кабинете?

— Я перед вами что, отчитываться должен? — Добрынин заводится с пол-оборота, и я, быстро заткнувшись, склоняюсь над бумагами. — Здесь никто вас не будет отвлекать от работы, — вдруг звучит мрачное объяснение.

— Я поняла, Никита Сергеевич, — говорю, не отрывая взгляда от листа, по которому быстро веду ручкой, после чего в кабинете воцаряется тишина.

Вот все жалуются, что у врачей почерк ужасный, а как ему таким не быть, когда к концу дня рука отваливается от писанины? Хотя я стараюсь заполнять все бумаги разборчиво, чтобы не нарваться на очередной вопль начальства. Ну, не каллиграфия, конечно, но по крайней мере можно понять, о чём речь.