Книга Развод. Будьте моим бывшим, доктор, страница 10 – Анна Варшевская

Так что киваю и достаю из папки почти полностью заполненный сопроводительный лист, который надо передать в больницу вместе с поступившим пациентом — его потом подошьют к истории болезни.

— Отдай, пожалуйста, — Иван Петрович кивает на стойку и торопливо возвращается к Прапору, который решил чему-то повозмущаться.

— Возьмите, — краем глаза следя за ними, передаю бумагу медсестре за столом.

— Тут у вас подписи не хватает, — та, тоже занятая какими-то бумагами, пододвигает мне лист обратно.

Автоматически расписываюсь как привыкла, указываю свою фамилию и инициалы и встаю.

— Передала? Молодец, идём, — кивает мне Иван Петрович, двигаясь в сторону выхода. — И лучше бы нам поторопиться, потому что сегодня, оказывается…

— Какого чёрта? — раздаётся за нашими спинами низкий голос, от которого я вздрагиваю. — Кто мне сюда Прапора притащил?! Где сопроводиловка?

— Не успели… — выдыхает Иван Петрович.

— Кого тут… — начинает мужчина, в чью сторону я боюсь обернуться.

Только, зажмурившись, умоляю про себя: Господи, ну только бы не он! Пожалуйста, ну что тебе стоит! Но молитва не помогает.

— Да ладно, — слышу недоверчивое. — Добрая? Добрая А. С.? Агния?

Поворачиваюсь и смотрю на ночной кошмар всех моих лет учёбы и интернатуры.

Он почти не изменился. Только как будто стал ещё чуть выше, массивнее и шире в плечах. И такой же брутальный красавец, как был… сволочь такая!

— Агния? — повторяет, словно не веря своим глазам.

— Даниил Антонович, — киваю сухо. — Какие-то вопросы по пациенту?

— А я тебе скажу, какие вопросы, ягнёночек, — он расплывается в язвительной улыбке, и я с трудом сдерживаюсь, чтобы не запустить в него своей папкой, как не раз делала в университете.

— Меня зовут Агния Станиславна, — поправляю холодно. — Наше с вами знакомство не даёт вам права фамильярничать. Так что там по поводу вопросов?

— Ах, да! Повторю — какого хрена вы мне сюда притащили Прапора? — мужчина прищуривается, оглядывается на уже расположившегося со всеми удобствами на кушетке бомжа.

— По инструкции, — начинаю заунывным тоном, — пациента, имеющего в анамнезе поверхностную черепно-мозговую травму неуточнённой локализации, код МКБ эс ноль девять точка девять, необходимо доставить в нейрохирургическое отделение с целью уточнения и постановки диагноза, а также дальнейшего лечения в условиях стационара или амбулаторно, на усмотрение…

Набираю воздуха в грудь — тираду выдавала на одном дыхании, но Игнатьев, закатив глаза, перебивает:

— Так, хватит придуриваться! Инструкции я и сам знаю, не хуже тебя! — посылает мне многозначительный взгляд и оборачивается к Прапору. — Друг мой любезный, какого… лысого хрена, а?! Знаю я твои неуточнённые травмы, что на этот раз, шишка или синяк?

— Да ладно тебе, начальник, — начинает юлить бомж. — Чего тебе, тарелки каши мне на завтрак жалко, что ли?

— Дело не в каше!

Пока они переругиваются, я, кивнув Ивану Петровичу и получив в ответ такой же кивок, осторожненько проскальзываю мимо и тороплюсь на улицу. К машине, скорей, уехать отсюда.

Как же. Так мне и дали. А потом догнали и дали ещё раз.

— Ну и куда мы так спешим? — Игнатьев перехватывает меня у самого выхода.

— Что тебе надо? Я на работе, — отвечаю почти грубо.

Вот серьёзно, он — последний человек, с которым я хотела бы так столкнуться. В форме врача скорой, привёзшей в его отделение бомжа, который, судя по запаху, не мылся не меньше месяца. Тот самый закон подлости, по которому ты встречаешь бывшего в смокинге, выходящего из крутой тачки, когда сама с гулькой на голове, в куртке, хранимой на балконе на случай ядерной войны, и в тапках, страшных, как твоя жизнь, идёшь выбрасывать мусор к баку.