Онлайн книга «Детектив на пороге весны»
|
Она так и застыла на пороге комнаты. Возмездие? Неужели это, правда, возмездие?! Свинцовая чернота, которой наливается сердце… И – краткая, пульсирующая мысль: «Это я. Я убила ее. Я пожелала смерти – и всевышний откликнулся. Только выполнил мою просьбу не совсем так, как я его попросила…» И тут бабушка пошевелилась и еле слышно застонала. Лиза мгновенно оправилась от столбняка, кинулась к старушке, обняла ее, прижалась к ее щеке – теплой-теплой и пергаментно-нежной. – Бабушка! Это я, я! Что с тобой?! Хотя что спрашивать? Лиза уже и сама почти врач: щеки у старушки горят, глаза блестящие, губы не слушаются… Гипертонический криз. И, похоже, очень тяжелый. Иначе бы бабушка ее так не напугала. Откликнулась бы, когда внучка ее звала… Лиза вихрем бросилась в кухню, на полсекунды задумалась. Сразу в «Скорую» звонить или сначала давление ей измерить? Да что там мерить, бабулечка шевелится и то с трудом! Операторша на «Скорой» попалась хорошая. Лишних вопросов не задавала, тут же сказала, что высылает бригаду. И только потом спросила, сколько старушке лет. (Обычно, как узнают, что бабушке – целых восемьдесят пять, сразу голоса становятся равнодушными, и потом машину ждешь чуть ли не час.) А эта даже утешила: – Не волнуйтесь, девушка. Минут через десять подъедут, вызовов сейчас мало. И Лиза, чуть успокоенная, вернулась к бабушке. Снова ласково погладила ее по щеке, прошептала: – Едут врачи, не бойся. Старушка благодарно сжала ее ладонь – еле-еле, будто с цыпленочком здороваешься. А Лиза ловко закрепила манжетку на бабушкиной руке, накачала грушу… ой-ой-ой, двести тридцать на сто пятьдесят, огромное какое… Дать нитроглицерин? Или дождаться врачей? – Я… п-пила… – выдавила бабушка. Прочитала внучкину мысль про лекарство. – Нитроглицерин, да? Целую таблетку? – уточнила Лиза. Бабушка с трудом кивнула. – Давно? – С ч-час… – пробормотала старушка. Но почему же тогда давление не опустилось? Лиза взялась за бабушкин пульс. Так она и думала. Аритмия – чудовищная. Вот сердце стукнуло… пауза… потом слабый, еле слышный толчок… и только теперь с трудом пробивается новый удар… А бабулечка уже и говорить не может, силится что-то вымолвить, а губы не слушаются, и румянец на щеках сменился молочной бледностью. Где же врачи? – О…отжила я свое, – наконец с трудом выдохнула старушка. – Не говори так, бабушка! – вскинулась Лиза. Губы у старушки дрогнули. – Жаль… – прошептала она. А Лиза комкала ее руку и понимала: мало сказать жаль. Это ведь ужасно, когда знаешь, что больше никогда не увидишь ни ковер в пошлый цветочек, ни букет из хвойных веток на столе и никогда-никогда не сядешь на кухне и не выпьешь чаю с любимыми «Стратосферами»… – Нет, бабушка, нет! Ты выживешь! Старушка только вздохнула. А Лиза чуть не взвыла: – Я не смогу без тебя! И Пират не сможет! – Вот и жаль мне… – с трудом проговорила бабушка. – Вас обоих жаль. Вы такие… беззащитные… И Лиза вдруг разозлилась. Закричала на старушку, словно на давешнюю злую кондукторшу: – Вот и не уходи! Не бросай нас! Ты… ты не имеешь права! Мы без тебя не сможем! Бабушкино лицо дрогнуло от ее истошного крика. На пороге комнаты замер Пират. Не понимает кот, прятаться ему от гнева хозяйки или, наоборот, бежать к ней, тереться о коленки и утешать. – По…поцелуй меня, внученька… – с трудом вымолвила бабушка. Ее губы дергались. Казалось, что она пытается проглотить какой-то комочек – да никак не может. |