Книга Личные мотивы, страница 17 – Софья Ремез

Доспехов не ответил, тоже попробовал суп, отложил ложку и задумчиво посмотрел в окно.

– Боюсь, придется со всеми говорить по второму кругу, – Илья Борисович тоже отложил ложку. – Горячий все-таки. И жара. Можно попросить включить кондиционер на полную катушку?

– Уже спрашивал. К сожалению, что-то в системе вышло из строя. Ничего не сделаешь. Но обещали принести вентилятор.

– То-то я чувствую, что кондиционер не работает!

– Может, попробуем побыстрее это все закончить?

– Да я рад бы! Только пока у меня картинка не складывается, – Илья Борисович открыл блокнот и опять взял ложку.

– Есть версии? – вежливо поинтересовался Доспехов.

– Сначала я подумал, что поймал этого вашего Четве́ргова, который Петров. Потому что он знал, кого убили. Хотя мы никому об этом не говорили. Вы же никому не говорили?

– Никому!

– Так вот, я подумал, что он себя выдал, а потом стало ясно, что они все откуда-то знают, кого убили. Интересно, откуда…

– Слухи… Слухи! В писательской среде они распространяются очень быстро. И потом, у них, то есть у нас… воображение. Интуиция. А как, вы думаете, книги пишутся? Чувствительность опять же. Для жизни плохо, для книг хорошо.

– Честно говоря, мне кажется, они все что-то из себя строят. Ломают комедию.

– Они так защищаются. Живут они не очень. А пишут здорово. Вы почитайте.

– Да я даже классику не могу, времени нет.

– А вы не классику, вы их почитайте. Они ведь тоже станут классикой, – Доспехов уже не улыбался и смотрел на Илью Борисовича в упор.

– Не думаю, – усмехнулся Илья Борисович, – этот Ряхин. Неприятный человек…

– Это вы зря. Ряхин – гений. Я серьезно. Но он действительно не очень умеет… общаться с людьми. Поэтому многие его не любят. Один его рассказ как-то спас мне жизнь. Я был довольно такой чувствительный мальчик, мне было все время плохо. Сидел в подъезде на лестнице и думал, что будет менее болезненно – отравиться или прыгнуть с моста в Неву, я тогда в Питере жил. Понимаю, смешно звучит, но мне тогда совсем не до смеха было. На подоконнике лежали журналы. В нашей среде их еще называют «толстяки». Толстые литературные журналы. Раньше на них подписывались, но это еще в советское время. А сейчас их мало кто читает, в основном свои же, писатели. Они без картинок, такие суровые журналы, плохая бумага, мелкий шрифт, современная проза и поэзия. Вот я листал один такой журнал и наткнулся на рассказ Ряхина. Ранний рассказ, еще совсем сырой, сейчас Ряхин стесняется этих первых опытов. А я с тех пор всего его прочитал. Но вы, наверное, больше веселые книги любите?

– Я никакие не люблю, уж извините. Имею право. Я человек взрослый.

– Понимаю. Так я схожу, попрошу, чтобы принесли сырную тарелку. И фрукты. Все только самое полезное и без сахара.

Доспехов встал и быстро вышел, Илья Борисович достал из кармана мятую бумажку и вытер лоб. На руках остались черные разводы. «Вместо людей овощи, – он вспомнил слова Иванова. – Только этого мне не хватало». Как эта писанина оказалась в его кармане? Наверное, машинально захватил. Суп закончился, а Доспехов не возвращался. Илья Борисович обреченно склонился над смазанным текстом, напечатанным на бумажке.