Книга Эффект искаженных желаний, страница 94 – Юлия Ефимова

– «Здравствуй, девка, теперь уж не знаю, как ты зовешься, но я по старой памяти буду звать тебя Софьей. Пишу письмо тебе уже очень сильно болея и, скорее всего, скоро отправлюсь я держать ответ перед Господом, а держать есть за что, и тебе как никому это дополнено известно», – прочитал Герман Иванович и взглянул на Ольгу, словно спрашивая, читать ли далее.

– Продолжайте, – сказала она, чувствуя, что все еще впереди.

– «Хочу покаяться перед тобой, – продолжил вслух читать адвокат, и Ольга громко и тяжело вздохнула – Когда мы убегали из Сонькиного пупа и я отправила тебя готовить повозку, именно в тот момент пришел твой Николенька Гусар. Талисман твой все-таки работает, верь ему, выполнил он желание, вернулся твой ненаглядный. Узнав от меня, что наступил день икс, Николенька помог напоить девок и даже переложил двух в наши кровати.

«Ну, теперь надо их поджечь» – сказала я, наблюдая за его реакцией, на предложение заживо сжечь двадцать молодых душ, и знаешь, ни один мускул не дрогнул на его красивом лице.

«Керосин где?» – только и спросил он меня тогда.

Именно в тот момент я и поняла, что спасать тебя надо, девка, именно так, без сожаления и сомнения он и тебя когда-нибудь изведет. Когда он в подвал за керосином пошел, я ударила его сзади по голове, сначала думала оставить его гореть вместе с девками нашими, за которых мне еще придется жарится в аду на сковороде, но после подумала, что будет подозрительно. Поэтому положила я его в свой личный тайник. Камни, валуны что стояли возле нашего кабака помнишь? Я однажды попросила на одном нашего кузнеца Василия сделать гравировку «Сонькин пуп», вот он этот тайник и нашел. Ведь дом, который нам по прибытии выделил старшина, раньше принадлежал очень успешному золотодобытчику. Тот скоропостижно простудился и помер, поэтому в пустующий дом нас и заселили. Вот он, видимо, и сотворил это чудо техники, боясь бандитов и пожаров. Камни там стоят кругом, а один из пяти, если встать по центру, тот, что ближе к дому, движется, у него там механизм какой-то, так мне Вася объяснил. Так вот, если на низ камня с усилием нажать, то он отодвигается, и внутри большой железный короб. Когда мы с Василием отрыли его, пустой он был. Уж не знаю, кузнец все забрал до меня или нет, но факт остается фактом. Вот в него я твоего Николеньку и положила, Господи прости, еще живого. Птичку твою пожалела, уж очень ты в нее верила, да и знаешь, мне уже самой стало казаться, что она исполняет желания, так все складно у нас с тобой получалось, вот и вытащила у него из кармана и себе взяла.

Как понимаешь, отдать я ее тебе сразу не могла, ты бы все поняла, но намекала я тебе, что Николеньки твоего нет, раз несколько. Конечно, жалею, что не сказал все напрямую, ты бы тогда не написала свое письмо и не попалась бы, но что сделано, то сделано.

Талисман же твой при первой возможности постаралась тебе вернуть. Как через своих я узнала, что никто за тебя браться не хочет, так нашла и оплатила лучшего адвоката, через него заколку и передала…»

– Это правда? – прервала чтение Германа Ивановича Ольга.

Тот лишь кивнул и, не поднимая глаз, будто бы ему стыдно за это, продолжил читать:

– «Не знаю, девка, теперь уже, что правильно, а что нет, но все десять лет я вымаливала у Бога прощения и за тебя, и за себя, и за дочек своих непутевых. Более богобоязненной прихожанки настоятель нашей местной церкви говорит и не видел, так пыталась я успеть, понимая, что времени у меня немного. И то Боженька выделил мне целых десять лет на скорбь мою и раскаяние. Думаешь, почему я тебе все оставляю? Так это потому, что и ты меня не забыла. Знала бы ты, как плакала я, видимо, став к старости очень сентиментальной, когда узнала, что ты выполнила мое желание и сделала мне могилу и поставила памятник в Москве на Ваганьковском. Не нужен он мне сейчас, чушь это и глупость, да и мракобесие к тому же, но ведь не в нем дело. Дело именно в том, что даже когда старуха исчезла из твоей жизни и стала тебе не нужна, ты в отличие от дочек моих не забыла меня и желание мое выполнила. Все, что оставила тебе, не продавай, живи здесь и радуйся, начни в церковь ходить и поймешь, как жизнь-то бывает наполнена. Особенно дорожи старым сундуком. Пусть он потертый, и дверцы одной уж нет, но зато память обо мне какая будет. В конверте несколько сотен долларов, знаю, захочешь на место гибели Николеньки съездить, так я не против. Если девок нашли, то его-то даже не искали и потому он лежит там неприкаянный. Ты похорони его и крест обязательно поставь, может, и мне зачтется на том свете. Молись о душе моей грешной, девка. – Адвокат остановился, посмотрел сначала на Ольгу, потом вновь заглянул в письмо и прочел подпись: – Сонька золотая ручка».