Книга Правда персонального формата, страница 58 – Галина Владимировна Романова

– Федоров, прекрати! – одернула его Мария Степановна. – Твой площадный юмор неуместен.

– В самом деле, Александр Сергеевич, – смущенно щурилась ее подруга Вера. – Как-то грубо.

– К тому же Богу лучше знать, зачем, кому и сколько.

– Ага! Он просто о нас забыл. Мы ни здесь, ни там не нужны никому, – продолжил настырный дед.

Мария Степановна удрученно покачала седой головой. Все знали, что Федоров отказался продать дом ради квартиры внуку в центре Москвы. И отношения с сыном у него испортились. И к нему почти никто не ездит. Звонят, а не приезжают. Вот он и свирепый такой.

О себе такого Мария Степановна сказать не могла. Ее любили все: дети, внуки, племянники. Она разрешала внукам устраивать пикники в ее саду. Они приезжали толпами, хохотали до утра, слушали громкую музыку, жарили мясо, пили вино. Она не ворчала. Она все им позволяла, наблюдала. И тайком записывала: кто кому улыбнулся, кто с кем целовался, кто от чего хмурился. И когда они уезжали обратно в город, то благодарили, целовали, баловали подарками. И внуки, и их друзья. А у нее оставалась тетрадочка с записями их празднества. И она ее потом часто перечитывала. Улыбалась, радуясь за кого-то. Хмурилась, за кого-то печалясь.

– Ты, Маша, конечно, обласкана, – неожиданно грустно заметил Федоров. – Твои тебя любят.

– Потому что она любит всех, – добавила Вера. – Маша – хорошая. Ее невозможно не любить.

– Все, да не все, – капнул дегтя в мед старик Федоров. – Девица Соколова, кажется, тебя не жалует?

Мария Степановна поджала губы, не собираясь ему отвечать.

Она, конечно же, помнила Ирину Соколову. Девушка с отцом проживала по левую сторону забора. У них был очень большой, современный дом. И красивая территория. Она видела ее из своих окон второго этажа. И часто и подолгу наблюдала за их жизнью. Это когда становилось особенно тоскливо, либо скучно. Они не веселили ее, нет. Их жизнь, насыщенная событиями, смехом, руганью, гостями, вызывала в ней интерес. И она даже что-то записывала. Что – не помнила. Но записи существовали.

– Кажется, у тебя с ней был конфликт? – ядовито щерился старик Федоров. – Что не поделили, Маша?

Она еще плотнее сжала губы, подняв на него нехороший взгляд поверх очечной оправы.

Что она могла ему сказать? Что не помнит, что скандалила? Что вообще этого не было? Что он все выдумывает?

Не могла. Не могла сказать ничего, потому что забыла. Вот как только закончится карточная игра и она проводит гостей, так сразу влезет в коробку и найдет ту тетрадь, записи в которой посвящены ее соседям.

С этим проблем не возникнет. Она давно уже составила путеводитель по своим тетрадкам. Покупала их с разными обложками. Красные обложки – для друзей. Зеленые – для детей. Цветные – для внуков. Записи о соседях хранились в тетрадях с синими обложками. И вот, как только ее гости уйдут, она влезет в коробку, найдет тетради с синими обложками и почитает свои записки последних месяцев.

– Она орала на тебя, Маша, – не унимался Федоров. – Так орала, что даже я из своего дома слышал. Девица наглая, невоспитанная.

– А ее отец? – вызывающе подняла подбородок Мария Степановна. – Разве лучше? Разве не он ее воспитал?

– Так-то оно так, но тут еще и гены вмешались. – Федоров потер плохо выбритый подбородок.

– Какие Гены? – растерянно заморгала и бестолково переспросила Вера. – Что за Гены? Почему их несколько?