Книга Тайна туфельки цвета фуксии, страница 15 – Гала Артанже

Игорь Борисович, вероятно, ожидал, что подобные вопросы неизбежны, и хорошо подготовился, и даже не моргнув, тут же ответил:

– В кафе возле центрального парка. Со мной были… потенциальные клиенты… супружеская пара. Если потребуется, они подтвердят. Встреча началась около 20.30 и закончилась, наверное, в 22.50 – как раз к закрытию заведения.

– Данные клиентов? Фамилии, телефон, адрес? – задал короткие вопросы Данилин и с важным видом запыхтел над пометками в блокноте, а Софья Васильевна задумчиво произнесла:

– Как интересно…какое совпадение во времени! И такое странное, «уединённое» место для важных встреч. Вы сами пригласили туда своих клиентов?

Игорь Борисович нахмурился – его начали раздражать вопросы самозванного детектива.

– Это деловая практика: встречи проходят там, где удобно, но не на моей приватной территории. В дом ко мне не всякий вхож – если бы не этот вынужденный допрос, то ноги вашей здесь не было бы. Уж в гости я вас точно не пригласил бы! А чего тогда говорить о той несчастной… где я и где она?!

Софья кивнула, почувствовав непоколебимую уверенность в голосе и словах Игоря Борисовича, но в лице уловила тень тревоги, едва заметной, как блик от люстры на его безупречно отглаженной рубашке.

Но когда она повернулась к Данилину и хотела ему что-то сказать (или сделала вид, что хотела), Игорь Борисович вдруг обронил:

– Хотя, конечно, кто угодно может оказаться случайным свидетелем.

Софья перевела взгляд на Емельянова.

– Свидетелем чего, Игорь Борисович?

– Свидетелем чего угодно, Софья Васильевна. Разве не ясно? Кто-то мог видеть, как она прошла мимо, не больше. Я ведь уже сказал – меня не было ни в доме, ни на парковке. Поспрашивайте других, чьи окна выходят на парковку – толку будет больше.

Софья решила, что для первого раза вопросов действительно достаточно: пусть Емельянов успокоится и потеряет бдительность. На данный момент её интересовали только его алиби и психологический портрет, и ничего более. Тему про спонсорство модного бренда она оставила на будущее, не желая преждевременно раскрывать собранные козыри.

– Саша, проверь, действительно ли наш манекен был на деловой встрече в момент смерти девушки, – напутствовала она своего бывшего ученика за захлопнувшейся дверью. – А ты заметил, ни одной камеры ни над подъездами, ни на парковке? Ну, как говорится, главное, фасад сдали, а в остальном хоть трава не расти. А уж про безопасность… кому она вообще нужна, если для отчёта галочка поставлена?

Саша усмехнулся и кивнул.

– Да, камеры, а точнее, их полное отсутствие, мы ещё в первый день проверили. Умом Россию не понять!

– Данилин, да ты делаешь успехи! Кому принадлежит эта крылатая фраза, уже ставшая мемом? – бывшая учительница с улыбкой вскинула голову к лицу своего бывшего ученика.

– Тютчеву Фёдору, Софья Васильевна! Обижаете сомнением в моих познаниях. С таким учителем, как ВЫ, литература становится частью жизни.

Софья Васильевна улыбнулась и чуть склонила голову:

– Вот что значит талантливый ученик! Ну, Данилин, глядишь, ещё и меня когда-нибудь чему-то научишь. Возьмёшь в помошники на полставки? А то мне учительской пенсии не хватает.

– Какой помошник, Софья Васильевна? Вы уже мой Генерал! А я ваш скромный адъютант и оруженосец.

Честь быть опрашиваемым следующим выпала Василию Ивановичу Арсеньеву, бышему москвичу, модному, весьма высокооплачиваемому художнику и философу в одном лице. Он уверял, что искусство – это то, чего не понимают все остальные. Выглядел он как изрядно потрёпанная книга, которую давно никто не открывал, хотя при близком рассмотрении обложка книги оказалась эффектной и дорогой. Худощавый и сутуловатый, с длинными седыми волосами, сбегающими с головы в творческом беспорядке, он носил широкую шёлковую рубашку, которая когда-то была белой, а сейчас на ней расплылись застиранные цветные пятна; тёмно-зелёные вельветовые брюки, тоже замызганные красками, и на переносице круглые очки в тонкой позолоченной оправе. Одежда и внешний вид в целом казались небрежными, но это только подчёркивало образ человека, для которого материальное всегда вторично. Взгляд художника, задумчивый и устремлённый вдаль, как бы искал во всём заурядном то, что могло бы стать искусством. Восприятие мира Василием Ивановичем отличалось непроницаемой логикой, не до конца понятной окружающим. Острое чувство абсурдного и склонность видеть искусство в самых неожиданных местах выдавали в нём идеалиста и утописта, но в то же время добавляли лёгкой комичности в тех ситуациях, когда он порой всерьёз воспринимал то, что было очевидным только для него одного.