Книга Сердце знает, страница 17 – Кэтлин Игл

— Ты ведь помнишь Кармен? Она по-прежнему читает биологию. А на лето уехала в университет.

— Да, помню, твоя подруга. Как-то, когда приезжал сюда, встретил ее. Про тебя спрашивал. — Он подошел ближе, пока она не подняла глаза. — Она сказала тогда, что не знает, где ты, что ты как бы уехала.

Хелен натянуто улыбнулась. — Я не очень хорошо поддерживаю старые связи.

— Кажется, я тоже.

— Я видела тебя несколько раз по телевизору. Как ты играл в баскетбол.

— Ты же никогда его не смотришь, — вдруг вспомнил он.

— Я и правда говорила, что никогда? — Он кивнул головой, заставляя ее признать те свои слова. Она передала ему разрезанную колоду.

— «Никогда» — такое плохое слово. Такое категоричное, а значит лживое. Он посмотрел на колоду карт, выбрал квадрат и снял колоду. Это оказался его лучший ход за всю игру. Он улыбнулся крупье.

— Так ты никогда-никогда не видела, как я играю в баскетбол?

— Никогда-никогда.

— Минус на минус дает плюс, — процитировал он школьное правило.

— По своему, это интригующе, когда ты на самом деле знаешь какого-то игрока, — она бросила карты в пластмассовую коробочку, «башмак» на языке профессионалов, откуда она будет брать карты. Затем она «сбросила» верхнюю карту. — Кажется, я даже пару раз упомянула, что знаю тебя. Знаешь, когда разговор не клеится.

— И помогало?

— Срабатывало, если в комнате был хоть один серьезный болельщик, — она пожала плечами, словно стряхивая остатки сна или иллюзий, если таковые у нее имелись. — А так, ты же не «Волшебник» Джонсон.

Он улыбнулся. — Как легко ты работаешь. Легко для наблюдающих за тобой, и трудно для себя лично. Только потому, что ты лично всегда казалась неуязвимой.

— Ты тоже.

— В действительности, — помнится, когда-то он, на самом деле, был неуязвимым, но это было так давно. Риз фыркнул, — ты меня недолго знала. Всего часть лета.

— Действительно, не очень долго и не очень хорошо. Разве что, «познала», в библейском смысле.

— А, так вот как это было? А еще говорят, что я ничему не научился в миссионерской школе.

И они оба засмеялись, на удивление непринужденно, в ответ на приятные воспоминания, которые принадлежали только им.

Она дала ему десятку пик.

— Что ты делаешь в этом месте? — спросил он. — Мне казалось, ты любишь учить других.

— Любила. — Карты были розданы. Она показала девятку. — И люблю. Сейчас твое слово, что ты хочешь?

Он посмотрел себе в карты. — Хочу туза, но десятка или…

— Стукни по столу, когда требуешь прикуп. Он стукнул. Она дала ему меньше, чем он хотел, и он стуком попросил еще.

Он остановился на 18. У нее было 19. — Хорошо играешь, — признал он, когда она забрала его ставку.

— Я умею играть. И мне нравится, что за игру мне платят. Выигрыш на этом краю стола. — Он все еще ждал ответа. Она улыбнулась. — Это просто на время.

Так ты здесь только на лето? — опять спросил он.

— Я перед этим ушла со старой работы. Перевелась поближе к Денверу, откуда я…

— Откуда ты родом, — закончил он за нее.

— Мне всегда хотелось вернуться в Бед-Ривер, пусть только на время. Думаю, надо закрыть вопросы.

— Закрыть? — Он мельком взглянул на карты, которые она ему сдала, затем быстро закрыл их, словно крышей, огромными руками. Он не помнил, что там было, кроме одной картинки.

Чего ему хотелось с той стороны стола в это мгновение, так это прикоснуться к ее руке. Но согласно надписи над столом, это было против правил заведения. Никаких контактов, никаких прикосновений. Что это за игра? В лучшем случае, стерильная. Ты смотришь, а там холодное лицо — картинка — что-то червей.