Книга Сердце знает, страница 30 – Кэтлин Игл

Он кашлянул. — Тебе туда. Полотенце на полке.

— Я знаю, куда. — Она пошла в ванную, затем остановилась. — Тем летом, — прошептала она. Без своей обычной величавости она выглядела душераздирающе молодой и ранимой, — ты никогда меня сюда не приводил. И мне всегда хотелось знать — почему?

Он собирался ответить: Да ты посмотри вокруг, но ему пришло в голову, что посмотреть вокруг сейчас и тогда — это совершенно разные вещи. Невзрачный домишко оставался почти таким же, лишь он видел его иначе. Возможно, сейчас у него были другие глаза.

— А почему ты не пригласишь меня к себе домой — познакомиться с твоей семьей? — спросил он в ответ.

В полумраке она улыбнулась. Если он не ошибался, улыбка вышла грустная. — По-моему, мы никогда так далеко не заходили, разве не так?

— По-моему, тоже. — Еще как далеко тогда заходили, и он прошел долгий путь с тех пор, но власти он над ней так и не приобрел.

Он пошел в свою старую комнату, где когда-то давно спал, прижав голову к стене и свесив ноги с кровати, и нашел кое-какую одежду. Он решил, что футболка будет чересчур смахивать на ночную сорочку, поэтому выбрал белую рубашку с длинными рукавами. Жаль, что он не носит боксерских трусов. Она бы здорово в них смотрелась. Отцовские джинсы подошли бы ей лучше, чем его собственные, но комната отца была сейчас заперта, да и его одежду не следует больше носить.

Когда вода перестала шуметь, он постучал в дверь. — Меняю свою сухую одежду на твою мокрую, — предложил он, и они поменялись через дверь. — Повешу ее сушиться на улице.

Она поблагодарила его и позже, когда присоединилась к нему на кухне, то вернула ему его джинсы. — Спадают, и все тут. Но рубашки достаточно, верно? Я ведь выгляжу прилично.

— Совершенно прилично. Тем более, что на мне эта рубашка никогда так хорошо не выглядела. — Она доходила ей до коленей и если закатать рукава, сошла бы за платье. — Надень поясок на нее, и можно отправляться в ресторан. — Он вручил ей банку лимонада, которую она не допила. — Ты вчера отказалась пойти со мной в ресторан, а я, как правило, дважды никого не упрашиваю, но вот ты пришла сюда, и время обеденное, а в моем буфете — хоть шаром покати.

— Это одна из причин, почему я, честно говоря, заехала. Извиниться. У меня вчера и в мыслях не было грубить, но после общения с… — она с досадой махнула рукой.

— Это что, входит в обязанности крупье? Утешать проигравших бедолаг?

— Нет, обычно, нет. Я просто оказалась рядом. У меня имеется кое-какой опыт утешителя. Как у педагога, понимаешь? — Она вертела пуговицы рубашки. Пуговицы были от его рубашки и она то расстегивала, то застегивала их на груди. Она могла бы застегнуться наглухо до подбородка, если б захотела, но он все равно не перестал бы думать о том, что ее нижнее белье сушится на улице. Он сам его туда повесил.

— На самом деле, это я могу предложить тебе обед, — появилась у нее идея. — Кое-что я положила в холодильник, и в машине есть продукты.

Он не был голоден. — Пойду принесу. Что взять?

— Просто принеси обе сумки. У тебя есть майонез?

— Не-а.

— А горчица?

Он показал рукой на шкафчик возле холодильника. — Проверь там. Думаю, можно использовать все, что не было открыто.

Она как-то странно смотрела на него. Он отвернулся и пошел к двери. Ты же не пользуешься личными вещами старика, такими как, например, одежда. И Риз подумал, что еда, которой старик пользовался, тоже должна быть отнесена к вещам личным. Она назвала бы это суеверием. В Миннеаполисе он сам бы это так назвал. Но не здесь и не сейчас.