Книга На темной и светлой стороне, страница 30 – Наталия Антонова

«Так бы стояла и нюхала целую вечность», – подумала она.

Но тут вспомнила, что внизу её ждёт Стас, и заторопилась к выходу.

– Извини, – едва приблизившись к нему, она вложила руку в его ладонь.

– За что? – Он коснулся губами кончиков её пальцев.

– Я задержалась.

– Пустяки.

– Не надо, – попросила она тихо.

– Что не надо? – не понял он.

– Целовать мои руки.

– Почему?

– Баба Маня смотрит в окно.

– Кто? – рассмеялся он.

– Баба Маня, – ответила она и сама невольно улыбнулась.

– Она твоя бабушка?

– Нет, добрая соседка.

Стас принял серьёзный вид и ответил:

– Я не могу.

– Чего не можешь?

– Не целовать твоих рук.

– Мы перешли на ты? – спросила она.

– А что, ещё рано? – спросил он.

Антонина высвободила свои руки из его ладоней и погрозила ему пальцем.

Он открыл дверь салона и пригласил:

– Садись.

– Благодарю, – Антонина опустилась на мягкое сиденье.

Он пожал плечами, сел за руль и тронул автомобиль с места.

Баба Маня с большим сожалением отлепила лицо от оконного стекла.

Всю дорогу они ехали молча. Ни один из них не решался заговорить первым. И только в зеркало тайком мужчина и женщина бросали взгляды друг на друга.

Когда они подъехали к театру, Антонина выбралась из автомобиля первой, не дожидаясь, пока Стас поможет ей. Она стояла на площади, любовалась зданием театра, любимым ею с детства, и никак не могла насмотреться. В детстве это здание из красного кирпича казалось ей сказочным теремком. Ведь по внешнему виду оно на самом деле напоминало терем.

В юности Антонина воспринимала его как романтический замок, где свершаются самые невероятные чудеса, тем более что подлинное искусство само по себе чудо. Будет ли кто-то с этим спорить? Разве что какой-нибудь чудак.

С возрастом она стала воспринимать театр как храм, после посещения которого тают печали и жизнь начинает играть новыми красками.

Антонина так увлеклась своими воспоминаниями и ощущениями, что даже не заметила, с каким неподдельным интересом наблюдает за ней Стас. Он приблизился к ней так тихо, как обычно передвигается по квартире Василий на своих мягких пружинистых лапах, и спросил:

– Войдём?

Она кивнула. Он пропустил её вперёд, предъявил билетёру билеты, купил программку и вручил её Антонине. Она взяла её из его рук машинально. Волнение продолжало переполнять её грудь.

– В зал или в буфет? – шепнул он ей на ухо.

Она покачала головой:

– Давай ещё немного походим по фойе.

– Легко, – согласился он.

Они ходили по фойе медленно и чинно, рассматривая развешанные на стенах портреты именитых актёров, начиная с тех, что играли здесь ещё в конце позапрошлого века.

– Как это удивительно и печально, – тихо произнесла Антонина спустя какое-то время.

– Что именно? – так же тихо спросил Стас.

– Они ушли, а портреты остались…

– Такова жизнь, – философски отозвался он.

– Ну да, се ля ви, как говорят французы, – грустно улыбнулась Антонина, – но, согласись, всё равно печально.

– Может быть, – не стал спорить он.

Она подумала о том, что Стас ещё слишком молод, чтобы слышать шаги вечности. Хотя, может быть, она и не права и всё зависит от того, есть ли у человека внутренний слух или его нет.

Антонина кивнула на стены:

– От них остались портреты и память. А что останется от нас?

– Наши дети, – ответил он спокойно.

Она не придала значения его словам, и тут прозвенел первый звонок. Все поспешили в зал. Их места, к приятному удивлению Антонины, оказались во втором ряду партера.