Книга В кривом зеркале, страница 96 – Галина Анатольевна Богдан

На фоне наполненной светом комнаты она казалась еще тоньше, изящнее. Дорогая фарфоровая статуэтка, самостоятельно добывающая себе на пропитание. Хрупкая. Ранимая. Трепетная. Правда, душа и намерения несколько вырывались из рамок, соответствующих данным эпитетам. Но душу можно аккуратно запрятать куда подальше. Да и кому она нужна, чужая душа? Тут бы со своей справиться.

Ярослав заканчивал свой одинокий поздний ужин. Автопортрет с сосиской и огурцом — не больше и не меньше. Не спешил — в перспективе маячила гора немытой посуды, развешивание белья в саду, рапорт Робкому и короткий неспокойный сон.

Еще дальше краски в портрете сгущались — утро обещало много пустых хлопот. И надо было хозяйке загреметь в больницу!

— Теперь старуха с меня не слезет, — Ярослав содрогнулся, вспомнив неурядицы прошедшего дня. — Кто бы мог подумать, что старикам так много надо! И ведь обратиться не к кому. Спасибо, Констанции — обед принесла. Не бутербродами же кормить беззубую! А ничего, кстати сказать, девушка. Симпатичная, работящая, внимательная…

Он задумался, разглядывая свое отражение в оконном стекле. Докатился до обыкновенной горничной! Да еще с такой фамилией… Бородавко. А что фамилия? Не век же ей с ней по жизни идти. Замуж выйдет, сменит.

— Не то, что некоторые…

Свою фамилию он когда-то ненавидел. Плакал, просил маму что-нибудь придумать. Ужасно страдал, попадая в новый коллектив. Потом как-то привык. Занял в этом отношении устойчивые философские позиции. Научился игнорировать насмешки.

— А так, очень даже ничего парень… И рыжинка мне идет, — самокритично заметил он, присматриваясь к двойнику в темном стекле.

Очень даже… Высокий, стройный. Занятия в тренажерном зале придавали фигуре солидности и мужественности. Одни бицепсы чего стоят! Да и физиономией Бог не обидел: два глаза, два уха, нос, рот — полный комплект. И не самого худшего качества. Мама всегда говорила, что глаза у сынули способны свести с ума любую девушку.

— Ну, не любую… — уныло возразил Ярослав, вспоминая облом с Агнешкой и вновь переходя на Констанцию, — но способны. И потом, еще не вечер.

Он приосанился, взъерошил солнечный чубчик. Расправил широкие плечи. Жизнеутверждающе взмахнул нанизанным на вилку остатком сосиски.

— Мы еще повоюем, гражданка Коханая! Подумаешь, майор в соперниках! Нам до майора не так далеко идти осталось: пара-тройка громких дел, дюжина реверансов в сторону начальства, лет десять без нареканий, возможно, академия — а там и до полковника рукой подать.

Сосиска не выдержала энтузиазма будущего полковника, соскочила с вилки и смачно шлепнулась на пол. Ярослав ругнулся, полез под стол. Добыл пропажу. Стряхнул с розоватого цилиндра луковую шелуху и крошки непонятного происхождения. Вздохнул:

— Завтра придется полы вымыть.

Окунул незадачливую путешественницу в стакан с водой и отправил в рот.

— Не пропадать же добру.

И обратился к своему отражению с краткой оптимистичной речью, отдаляя досадный бытовой момент. Суть спича сводилась к программе боевых действий за право обладать капризной красавицей и всем ее недвижимым и движимым (Ярослав надеялся, что таковое имеется в необходимых для счастья количествах) имуществом. А что плохого в том, что жить человеку хочется хорошо? А самому на такой уровень в жизни не выйти.