Книга За пеленой дождя, страница 31 – Анна Карлссон

Мямля и переминаясь с ноги на ногу, пыталась заявить Ирке свой решительный протест. Но, то ли звучал он слабо и невнятно, то ли, оглушенная громом справедливого возмездия, она его не услышала.

Разглядывая через троллейбусное окно спешащих по улице прохожих, мне показалось, что я увидела Женю. Он перебегал дорогу с магазинным пакетом в руках. Я протерла глаза благо, что не пользовалась косметикой. Мужчина, похожий на мужа, бесследно исчез. Мираж на нервной почве — больше предположить было нечего. Ирке о своем видении не сказала, боясь, что она раскричится на весь троллейбус. Потом стыда не оберешься.

Троллейбусная остановка так и называлась «Дворец профсоюзов». Мне хотелось, чтобы вдруг не открылись двери или случилась еще какая-то проблема, мешающая узнать то, чего знать мне ой как не хочется. Остановку объявил приятный женский электронный голос, двери открылись, и мы оказались на улице.

— Ирка, послушай, — начала я свою песню. — Не хочу я ничего знать, пойдем отсюда.

— А я хочу! — Ирка резко выдернула свою руку из моей. — Сколько можно быть тряпкой, о которую вытирают ноги.

Я шла за ней, мало что соображая. У входа на вахте сидел серьезный пенсионного возраста дяденька в усах. Увидев нас, он насупился, отложил недоеденный бутерброд и, кряхтя, вышел из будки. Удивительно, время словно остановилось. Нет уже Советского Союза, профсоюзы тоже имеют весьма условный статус, а дворец стоит, как и раньше, и охраняет его точно такой же дедок, как и лет тридцать назад. А еще говорят, что машины времени не существует. Зайдешь в такое вот заведение — и моментально оказываешься в конце восьмидесятых годов прекрасного двадцатого века.

— Вам чего? — без излишней любезности поинтересовался суровый страж и покосился на надкушенный бутерброд. Опасаясь, как бы его не унюхала местная кошка.

— Видите ли, — приступила Ирка к объяснению, видя мою нерешительность, она ткнула пальцем прямо мне в грудь, — это жена руководителя хора.

— А мне-то чего? — ехидно хмыкнул дедок и, поправив ус, направился обратно в свой закуток.

Видя такую ситуацию, Ирка не нашла ничего лучше, как ухватить его за рукав. Суровый страж обернулся, и она, сотворив на своем лице скорбную гримасу, прохлюпала, утирая мнимую слезу:

— У него маму в больницу отвезли с инфарктом. Совсем плоха старушка.

Вздрогнув всем телом, Ирка зарыдала. Мне было не очень понятно, почему рыдала она, а не я. Как-никак мама мужа приходилась родственницей мне. Наблюдая великолепную постановку, рот мой сам собой расползся в улыбку, что не очень соответствовало моменту. Но дедок оказался человеком чувствительным и на такие мелочи внимания не обратил. Исполненный сочувствием он не только пропустил нас внутрь, но и проводил до репетиционного зала. Поблагодарив и дождавшись, пока он скроется из виду, мы заглянули в зал, где проходила репетиция. Одного взгляда на хористок было достаточно, чтобы чувство ревности угасло в зародыше. Самой юной из них было минимум лет семьдесят. Облаченные в расписные сарафаны и самоцветные кокошники, певицы широко раскрывали рты и, сверкая золотыми зубами, старательно выводили: «Таганка, те ночи полные огня. Таганка, зачем сгубила ты меня…»

Слушать о том, как в стенах Таганки погибли юность и талант, не хватило сил, и Ирка захлопнула дверь. Все же дослушать песню нам пришлось. Не то бабскими, не то детскими голосами хор причитал так выразительно, что его наверняка было слышно даже на улице.