Книга Дело о безутешном отце, страница 9 – Игорь Евдокимов

– И, полагаю, полезнее вашего, – скрипуче добавил Решетников. – Наслышан о вашей репутации, Корсаков. Я был против вашего приглашения, но раз уж вы здесь – не мешайтесь под ногами и не дурите голову своим обскурантизмом. Поняли?

– Понял. А вот чего я понять не могу, так это как вы вообще выговорили слово «обскурантизм» … – сыщик уже открыл рот, чтобы ответить, но Корсаков развернулся к Нораеву. – Полагаю, вы ждали только меня? Что ж, я здесь, можем войти и осмотреть место исчезновения.

Не дожидаясь ответа, Владимир взялся за дверную ручку – и на мгновение ему почудилось, что он ослеп, настолько беспросветной оказалась тьма, мелькнувшая перед глазами. Корсаков вздрогнул, отдернул руку и уставился на ладонь. Видения, которые подкидывал ему дар, не всегда были приятными или осмысленными, но такой черной и непроницаемой пустоты ему еще не открывалось.

– Да вы взгляните! Уже актерствует! – вывел его из транса насмешливый голос Решетникова за спиной. Корсаков тряхнул головой, сжал кулак и отступил от двери.

– Сергей Семенович, окажите честь?

Сыщик фыркнул, открыл дверь и исчез внутри особняка. Корсаков несколько секунд смотрел ему вслед и разочаровано вздохнул – казалось, он надеялся, что дом проглотит надзирателя прямо у всех на глазах. Нораев окинул его ироничным взглядом и последовал за Решетниковым. За ним вошел Постольский, а Владимир задержался – его внимание привлек причудливый, едва заметный, рисунок у порога, перекрывающий дверной проем. Эфирный барьер, ловушка для духов, причем созданный с видимым тщанием и знанием дела. С каждой секундой, история нравилась ему все меньше и меньше. Закрывая за собой дверь, Владимир увидел, как дежуривший у витрины человек переместился поближе ко входу в особняк.

Каждый пустой дом пуст одинаково, независимо от богатства или бедности бывших обитателей. Особняк Ридигеров, доставшийся Марии от безвременно почившего мужа, еще год назад считался одним из самых роскошных в Петербурге, но сейчас в его коридорах и залах царила тьма, мебель была укрыта плотной тканью, а воздух дышал затхлостью. Где-то свистел ветер – неизвестный гость забыл закрыть окно. С высоких потолков, наполовину скрываясь во тьме, свисали громадные бронзовые люстры, напоминающие металлических осьминогов. Наборные полы под ногами практически не скрипели. Стены забраны тяжеловесными деревянными панелями с искусной резьбой. Внешне – ничего общего, но Корсакову почудилось, что он вновь оказался в насквозь прогнившей усадьбе Серебрянских, угасающей вместе с последней представительницей проклятого рода, но по-прежнему смертельно опасной для любого посетителя. Над особняком Ридигеров в самом центре Петербурга не было таблички «Оставь надежду всяк сюда входящий», но где-то внутри, в хитросплетении комнат и коридоров, таилось что-то неведомое, но безусловно опасное.

Следовало учесть, что Корсаков знал – дом уже омрачила одна страшная смерть. Баронесса Ридигер, под воздействием проклятого портрета, убила себя – красавица собственными руками содрала кожу с лица и выскребла глаза. Корсаков отомстил за неё, отправив художника-убийцу в Стасевича в адское задверье, которое тот сам нарисовал на картине.

Его спутники, не зная этих подробностей, чувствовали себя спокойнее. Нораев, остававшийся в прихожей, осветил стены переносным фонарем. Рядом с дверью оказалась квадратная медная панель с многочисленными кнопками. Ротмистр быстро надавил на верхний ряд. Раздалась серия щелчков, а затем полумрак развеялся – вдоль стен медленно начали разгораться газовые светильники.