Книга Башня. Новый Ковчег, страница 90 – Евгения Букреева, Ольга Скляренко

Ника неожиданно поняла, к кому так резко Анну сдёрнули с кровати посреди ночи.

— Вы к нему ходили? — тихо спросила она.

— К нему.

— И он… — Ника не договорила, но Анне не нужно было уточнять.

— Да, — Анна завозилась на кровати, поворачиваясь, по всей видимости спиной к Нике. Голос её зазвучал совсем глухо. — А теперь всё, Ника. Всё! Спать. Мы обе устали.

Анна замолчала, и через какую-то минуту её дыхание стало ровным и неторопливым. Уснула.

«А что же я завтра скажу папе? — мысль тревожной птицей забилась в голове Ники. — Что? Что я ему скажу? А ничего». И Ника вдруг успокоилась, лицо её прояснилось. Она ничего не скажет отцу.

Ни завтра.

Ни потом.

Никогда.

Глава 3. Анна

— А теперь всё, Ника. Всё! Спать. Мы обе устали, — Анна отвернулась к стене и закрыла глаза. Слышала, как где-то там, за спиной, на соседней кровати ёрзает Ника. Думает о предстоящем разговоре с отцом? Наверно. Анну и саму это тревожило, не отпускало.

Сейчас она понимала, что всё, что произошло, вся эта череда событий, неправильных и иррациональных решений, случайных встреч и сказанных в запальчивости слов, которые не должны были быть сказаны, но всё же сказаны были, всё это было глупым, бесполезным и даже опасным. Чего она надеялась добиться, открывая этой милой доверчивой девочке глаза, обрушивая на неё суровую правду, грязную, беспощадную, подлую? У Анны не было ответа на этот вопрос.

Наверно, триггером послужило невероятное сходство племянницы с сестрой, такое резкое, болезненное, нарочитое, что это сводило с ума. Не давало сосредоточиться. Пугало. И даже когда они вдвоём спускались утром вниз, сначала несколько этажей пешком, потом на грузовом лифте, Анна ловила себя на мысли, что рядом с ней Лиза, её маленькая Лиза, милый застенчивый рыжик, улыбчивый, как утреннее солнышко. Потом наваждение прошло.

Конечно, внешнее сходство Ники с покойной матерью никуда не делось, но сейчас Анна видела, как за этим внешним сходством, за тонким лицом Лизы, за рыжими растрёпанными кудряшками, за чуть вздёрнутым веснушчатым носом и высоким открытым лбом, проступает Пашка. Пашкино упрямство, Пашкин характер, Пашкина воля. Ника была похожа на Лизу и в то же время не похожа на неё. И когда она говорила Лизиным голосом:

— Анна,

чуть растягивая, как Лиза гласные, на Анну смотрели не Лизины синие глаза, подёрнутые мечтательной дымкой, а твёрдые серые глаза Павла.

Это раздражало и где-то даже злило Анну. Она старалась спрятать свою злость поглубже, так, чтобы эта девочка ничего не заметила. Ведь в общем-то, если она и была в чём-то виновата, то лишь в том, что была живым симбиозом двух людей… двух, одного из которых Анна безумно любила, а другого так же безумно ненавидела.

…И снова из тьмы ночи на Анну шагнуло прошлое.

Четырнадцать лет назад

Павел ушёл, и, начиная с этого момента, Аннина жизнь понеслась под откос. Да и не только её.

Людей в Башне лихорадило. Осознание того, что ты сам или твои близкие могут оказаться в списке лишних людей, пришло к каждому почти сразу же, как только начались зачистки. Исполнительные бригады, сопровождаемые военными (Анна никогда не думала, что в Башне так много военных), начали свои рейды снизу, где на удивление лояльных к вновь принятому закону оказалось большинство. Это объяснялось просто: нижние этажи первыми столкнулись с голодом и пришедшими вслед за голодом болезнями. И пока жители верхних этажей гуляли в парках и оранжереях, ходили в кинотеатры и спортзалы и жаловались разве что на однообразное питание в столовых, на нижних этажах урезали пайки и сокращали выдачу лекарств. Внизу люди больше болели, и старики и больные становились обузой семьям, которые и так еле-еле сводили концы с концами.