Онлайн книга «Башня. Новый Ковчег-2»
|
Последний раз он видел Бориса где-то спустя месяц после ареста или чуть больше — это когда Павел навестил его в тюрьме (чёрт, какое нелепое слово — «навестил»). Литвинов был в своём репертуаре, даже зная о своей участи, не желал сдаваться. Да и он сам хорош, вспылил как мальчишка, приложил в порыве злости Борьку башкой о стену. Продуктивно они тогда поговорили, ничего не скажешь. А больше Павел туда не приходил. Зачем? Он знал, что нужно будет поставить свою подпись под смертным приговором Литвинову, и он знал, что он это сделает. Да, это далось ему нелегко. Да, для этого потребовалось собрать всю свою волю в кулак, вспомнить всё, до мельчайших подробностей, все события тех дней, когда он, обезумевший от страха за свою дочь, метался, бросался на стены, готов был уступить Борису во всём, лишь бы тот отпустил его девочку. Отпустил живой. И именно эту злость, этот страх Павел призвал себе на помощь, когда окончательно и бесповоротно обрекал Литвинова на смерть. Потому что все остальные грехи, которые были в активе Бориса — смерти людей, фальшивый карантин, производство и сбыт наркоты — всё, что неминуемо вело его друга на эшафот, всего этого было навалом и на его, Павла, совести. В конце концов, как верно заметил Борис, на его руках было не меньше крови. И, по сути, свои грехи он мог смыть только смертью Литвинова. Так что выбора у Павла особого не было. Но совесть точила… И, может, именно совесть, а, может, и какое другое чувство пригнали его пару дней назад к дверям квартиры Бориса. В тот день он пришёл домой с работы чуть раньше. Но, едва переступив порог, услышал знакомые голоса: высокий мальчишеский и тонкий, звенящий — Ники. Этим двоим было весело, легко, как бывает всегда, когда ты юн и здоров, и весь мир лежит перед твоими ногами. Павел не стал проходить дальше, постоял в прихожей, прислонившись к стене, против воли ловя игривые нотки в голосе дочери, звуки подозрительной возни и испытывая противоречивые чувства. Где-то в глубине души он отказывался признавать, что его маленький рыжик повзрослел, и он, увы, перестал был единственным мужчиной в жизни своей дочери. И чувствуя свою неспособность справиться с этим раздираемым изнутри противоречием, Павел решил уйти. Однажды он привыкнет к этому вновь возникшему обстоятельству в лице чужого девятнадцатилетнего мальчишки, а пока… пока надо постараться просто не мешать. Стараясь не думать о том, чем сейчас занимается дочь со своим дружком Кириллом, Павел спустился вниз. Хотел было пойти прогуляться в парке — бездумная ходьба по извилистым, тщательно проработанным дизайнерами Башни ещё сто лет назад дорожкам, успокаивала и приводила мысли в порядок. Но вместо этого, постояв какое-то время перед входом в зелёную зону этажа, перед ровно постриженными кустами и разбитыми в фальшиво-хаотичном порядке цветниками, Павел вздохнул, развернулся и направился в обратную сторону, медленно двигаясь широким коридором. «Может, перекушу в ресторане», — мелькнула мысль, и Павел был уже почти уверен, что так и сделает, но ноги сами собой вынесли его к дверям Борькиного жилища. Очнулся он, собственно, на пороге квартиры бывшего друга, почти нос к носу столкнувшись с Татьяной Андреевной, мамой Бориса. Невысокая, хрупкая, с сухими и усталыми глазами, она смотрела на Павла без ненависти и злости. Более того — в её глазах Павел увидел сочувствие и, как бы это абсурдно не звучало, понимание. В этой женщине, малообразованной и когда-то вульгарно и неприлично красивой, которую судьба случайно забросила с нижних этажей в хрустальный мир избранных, до сих пор было то, что Павел всегда подсознательно искал в своей матери. Искал всю жизнь. И не находил. |