Книга Башня. Новый Ковчег-2, страница 53 – Евгения Букреева, Ольга Скляренко

Когда они последний раз говорили по душам? Наверно, тогда, когда он рассказывал про Анну. Как они познакомились, как дружили. Успел рассказать столько смешных случаев из их детства в свойственной ему чуть насмешливой манере, что Ника хохотала до упаду. Оказывается, и за её отцом числились такие забавные и иногда совершенно дикие проделки, что как-то слабо верилось, что вихрастый Пашка Савельев и серьёзный, с залёгшим жёсткой складкой ртом и тяжёлым взглядом Павел Григорьевич, глава Совета — это один и тот же человек. Но Ника-то знала, что один. И смотрела на отца со смесью нежности и восхищения.

И ещё удивительным было то, как отец говорил про Анну. Неожиданно выяснилось, что однажды она занимала столько места в его жизни, что Ника, с её-то врождённой чуткостью и внимательностью, вдруг осознала, какая же огромная дыра существовала всё это время в душе её отца после того, как он насильно вырвал Анну из своего сердца.

— Понимаешь, — говорил Павел Григорьевич. — Мне иногда кажется, без Анны я бы тогда просто не выжил. Из дома бы сбежал точно. Дело в том, что моя мать, бабушка твоя… у нас с ней не очень простые отношения были, а отец всё время на работе пропадал, да и вообще…

— Что вообще?

— Сейчас я думаю, что он и домой не сильно-то рвался. Отец был старше матери почти на семнадцать лет, да между ними и не только из-за возраста пропасть была… в общем ругались они постоянно, — на лицо отца тонкой дымкой легла тень давнишнего, сто лет назад отболевшего детского горя, и Нике стало его жаль. Жаль до слёз. До желания обнять крепко-крепко, заслонить его от всех тех неприятностей, что были в той детской жизни. Вернуть ему его же ласку и заботу, которой он сам окутывал её все детство и юность.

— Сама, понимаешь, наверно, — продолжал Павел Григорьевич. — Не сильно сладко мне приходилось. А особо никому и не расскажешь. Да и чего говорить? Что отец кричит на мать постоянно? Что она обвиняет его чёрт знает в чём? Делиться таким с кем-то — это словно душу наизнанку выворачивать. А Анне никогда и говорить ничего не надо было. Она и так знала. И вопросов лишних не задавала. Сама же знаешь теперь, какая она.

Странные нотки, прозвучавшие в голосе отца, заставили Нику чуть пристальней посмотреть на него. Но он, казалось, ничего не заметил. Задумчиво смотрел перед собой, как будто видел что-то такое, что было открыто только ему одному.

— Пап, а почему ты сказал, что между бабушкой и дедом, — Ника чуть запнулась, называть так родителей отца было непривычно, ведь она никого из них никогда не знала. — Почему ты сказал, что между ними не только из-за возраста пропасть была?

Павел Григорьевич внимательно посмотрел на дочь. Чуть наклонил голову.

— Видишь ли, они были, как бы это сказать… из разных социальных слоёв, — и видя, как Ника нахмурилась и открыла рот, чтобы что-то сказать, быстро опередил её. — Это не совсем то, как сейчас. Хотя и сейчас тоже есть, я не буду отрицать, но тогда… Мать моя по своему происхождению, чёрт, слово такое дурацкое, но прижилось, так вот, по своему происхождению она была из тех семей, которые были у власти до революции.

— До мятежа?

— Я всё же предпочитаю слово «революция», потому что тогда произошёл коренной перелом — те, кто стоял у руля двадцать лет, свою власть потеряли. Так вот, у моей бабки по матери была фамилия Андреева. Помнишь из уроков новой истории Башни, кто такие были Андреевы?