Книга Башня. Новый Ковчег-2, страница 66 – Евгения Букреева, Ольга Скляренко

— Не успела! — Нике снова захотелось дурачится, она захохотала, вспомнила, как он насмешил её перед тем, как они вошли в квартиру, насмешил до слёз, рассказав очередную шутку, которых у Стёпки в запасе было немеряное количество.

— Блин, ну тогда придётся заменить воздушный поцелуй чем-то более материальным!

Стёпка соскочил с дивана и, в два шага преодолев комнату, оказался рядом с Никой, сграбастал её в объятья, но поцеловать не успел — на пороге гостиной появился Никин отец. За спиной отца возвышался Мельников, тот самый, который отвечал за здравоохранение и который, по словам отца, регулярно пил его кровь. Очевидно, они всё это время были в кабинете, решали свои рабочие вопросы. Ребята, увлечённые друг другом, даже не обратили внимания, что в квартире есть ещё кто-то, помимо их двоих.

Ника со Стёпкой одновременно повернули головы и сказали, тоже практически в унисон.

— Отец?

— Папа?

* * *

— А ты мне не говорил, что Мельников — твой отец, — Ника внимательно смотрела на Стёпку, покусывая нижнюю губу.

Павел Григорьевич с Мельниковым уже ушли, оставив их со Стёпкой вдвоем. Кто-то из них даже бросил напоследок, мол, веселитесь дальше, но охота шутить и смеяться у Ники пропала.

— Так… ты не спрашивала.

— Не спрашивала, — эхом повторила Ника. — А почему у вас фамилии разные, ах да… ты же говорил…

— Ну, — Стёпка отошёл от неё и сел на диван, опустив руки между колен. — Он же мне отчим. И… ну в общем, он ведь меня, Ник, спас.

Ника подошла, присела рядом. Заглянула ему в глаза.

— Расскажи, — тихо попросила она.

…Маленький Стёпка был единственной радостью в жизни Сонечки Васнецовой. То есть, забеременев Стёпкой в восемнадцать лет, она, как, наверно, и любая в её возрасте, растерялась и испугалась, долго скрывала это от всех, а особенно от матери, которую боялась, как огня, а когда живот, что называется, полез на лоб, и прятать его уже не представлялось никакой возможности, было уже поздно.

Мать устроила Соне скандал, выбрав наилучшие для этого декорации, демонстративно собрав для представления весь жилой отсек, где они жили, да ещё и прихватив парочку соседних. Она громко и с надрывом вопрошала: «Кто он?», патетически перемежала свою речь эпитетами «дрянь» и «дура», даже пару раз натурально всплакнула и закончила свою речь трагическим громким шёпотом:

— Убирайся! Такая дочь мне не нужна.

Идти Соне было некуда, у отца ребёнка уже была семья: жена и двое хорошеньких карапузов, и Соня в эту семью никак не вписывались. К тому же он был Сониным преподавателем и, узнав о неприятности, произошедшей с ней (он так и сказал про беременность — «неприятность»), попросил Соню уж как-нибудь разобраться с этим самой, а его «уж, пожалуйста» не впутывать, тем более, что он тут совершенно ни причём.

— Это ваши, женские дела. Поговори со своей матерью, в конце концов. К врачу обратись. Ты же понимаешь, Соня, что сама во всём виновата…

Он с такой убежденностью всё это говорил, что Соня ему поверила, напрочь забыв, как он уговаривал её, поглаживая одной рукой по ноге, забираясь всё выше и выше под юбку.

Переночевав кое-как на одной из лестниц, выбрав пролёт подальше от будки охраны, Соня с утра отправилась в офис, где числилась на стажировке. У Сони Васнецовой не было театрального таланта, как у матери, зато она хорошо училась в школе, была прилежна и исполнительна и по окончании учёбы получила распределение в административное управление. И теперь училась и стажировалась, как и остальные студенты её потока.