Книга Башня. Новый Ковчег 4, страница 88 – Евгения Букреева, Ольга Скляренко

А сейчас вот так просто — его сестра. Почему-то совсем не хотелось притворяться перед этой красивой, сильной, уверенной в себе женщиной, которую она знала всего несколько часов и которую с Савельевым, её братом, явно связывали какие-то свои особые отношения.

…С того момента, когда она услышала по телефону его твёрдый голос, и потом, когда он явился сюда и быстро взял всё в свои руки, и она, Маруся, провела с ним рядом почти весь день, её раздирали очень противоречивые чувства.

Он был похож на отца, с той последней фотографии. Очень похож. И дело было не только во внешнем сходстве, которое бросалось в глаза, дело было в другом — в решительности, какой-то несокрушимой основательности, серьёзности, надёжности, словом, во всём том, чем по мнению Маруси, обладал её отец, и что она видела и в Павле.

Но при этом что-то мешало, раздражало невнятно, исподволь, и она, не найдя ничего лучшего, забралась в защитный кокон и откуда отпускала привычные шуточки и подколки, старясь задеть его побольней. Её злило, что он никак не может запомнить её отчество (вот же дурак, чего там запоминать, оно же и его отчество), и в этом нежелании называть её «Григорьевна», она видела только одно — Павел как будто заранее отрекался от неё, отгораживался, отказывал ей в праве быть дочерью его отца. Их отца.

И тем не менее, даже несмотря на всё это, он ей нравился. Её старший брат. Большой начальник, бесспорный лидер, так естественно заменивший раненого Руфимова, поставивший на место перетрусившего Васильева, взявший всё под свой контроль. И ещё он был крутым профессионалом и умел видеть не только детали, но и картину в целом — то, что удавалось совсем немногим, и к чему стремилась сама Маруся, и, чёрт возьми, Марусю переполняла откуда-то взявшаяся гордость за старшего брата. Хотя, казалось бы, при чём тут она? Какое она, Маруся, имеет отношение к этому.

Когда три недели назад по Башне эхом прокатилось известие о гибели главы Совета, Маруся внезапно для себя почувствовала горечь, сожаление, что они так никогда и не встретились. Чувство было совершенно неожиданным, сама-то Маруся всю жизнь считала, что это лишнее — знакомиться со старшим братом. А тут вдруг поняла, что на самом деле за этими постоянными отговорками и нежеланием его видеть, скрывалось другое — она хотела. Отчаянно хотела, чтобы её старший брат узнал о её существовании. И в детстве, когда тосковала по отцу и отчаянно ревновала, называя его «дурацким Пашкой», и позже, когда следила за его карьерным взлётом. Злилась, когда его имя полоскали по поводу того Закона — да, жестокого, Маруся видела, сколько судеб он переломал, почти каждого коснулся. Но тем не менее, нужного. Она понимала, что он нужен. И даже восхищалась волей и решимостью своего брата, который пошёл на такое, зная, что большинство не поймёт и всегда будет проклинать его имя. Восхищалась, но никогда себе в этом не признавалась. Отрицая своё родство с ним.

— Но… как? Почему? — Анна растерянно присела на край кровати, всё ещё сжимая в руках папку, которую передал ей Гоша, и не сводя с Маруси потрясённого взгляда. — Погоди. Та женщина… мы как-то с Борькой видели Григория Ивановича с какой-то женщиной, в парке. Мы тогда Пашке ничего не сказали, но он позже и сам узнал. Так значит, та женщина… твоя мама, да?