Книга Башня. Новый Ковчег 5, страница 116 – Евгения Букреева, Ольга Скляренко

Маленькая стрелка сделала последний рывок и застыла на цифре пять, Олег мысленно застонал, машинально, в который раз за последние два часа, схватился за внутренний карман пиджака, где обычно носил планшет, и снова выругался, неумело и зло.

Планшет у него отобрали в первую очередь, как только привели сюда, потом обыскали, быстро и профессионально — так работает охрана или военные, из чего Олег сделал для себя неутешительный вывод, что схватили его не какие-то криминальные элементы в надежде поживиться, а люди, у которых убийство и устранение нежелательных лиц прописано в одном из пунктов трудового договора. Хотя место, куда его доставили, наводило на определённые мысли и уж точно мало вязалось с военными. По крайней мере Олегу так казалось.

Комната, в которой его заперли, была небольшой, и почти всё пространство занимала кровать, широкая, покрытая ярко-розовым, бросающимся в глаза покрывалом. Впрочем, здесь всё было таким — ярким, вульгарным, нарочитым, начиная от стен, выкрашенных красной краской, и заканчивая висящими на них рисунками, стилизованными под старинные порно-открытки, чтобы ни у кого не оставалось никаких сомнений, ради чего сюда собственно приходят. Первые пятнадцать минут, после того, как его тюремщики захлопнули дверь, Олег выхаживал по комнатушке, вернее, по жалкому островку между дверью и кроватью, брезгуя присесть на этот алтарь продажной любви, сияющий в приглушённом свете ламп, но потом, когда до него постепенно стало доходить, что к нему никто не торопится, и долго ни стоять, ни шагать вот так он не сможет, Мельников всё же присел на край кровати. Он старался не дотрагиваться руками до покрывала и не смотреть на похабные рисунки, но, поглощённый своими невесёлыми думами, то и дело забывался, утыкаясь взглядом в незамысловатые дешёвые декорации.

Конечно, он не был наивным мальчиком и догадывался, что подобные заведения в Башне существуют, но природная брезгливость даже в юности не давала ему поближе познакомиться с этой стороной жизни их мира, и, как большинство людей подобного склада, он предпочитал не думать о низменных страстях и изнанке человеческой натуры. И даже сейчас, волей судьбы оказавшись в таком месте, он испытывал не любопытство, а скорее чувство гадливости, был неестественно напряжён и подавлен, потому что к охватившему его страху примешивалось унижение от того, что его, Олега Станиславовича Мельникова, блестящего хирурга и члена Совета, засунули в вонючую конуру, уравняв тем самым с теми, кто каждую ночь совокуплялся на смятых и, наверно, не слишком свежих простынях.

Это заведение (или как там его именовали здешние обитатели: притон, бордель, публичный дом?), находилось на восемьдесят первом этаже — Мельников тщательно отсчитывал лестничные пролёты, пока они спускались по южной лестнице — и было замаскировано под спортзал. Один из конвоиров легонько подтолкнул Олега, замешкавшегося перед закрытой дверью, из-за которой раздавались приглушённые звуки музыки. Впрочем, когда он очутился внутри, музыка обрушилась на него со всей силы, так, что захотелось заткнуть уши — тяжёлые, разрывающие барабанные перепонки басы, металлические аккорды, сопровождаемые переходящим на визг воем, типичный антураж всех тренажёрных залов, которые претерпели мало изменений с момента своего создания.