Онлайн книга «Башня. Новый Ковчег 5»
|
Серёжку Караев сегодня утром отобрал у горничной Ставицкого — домашнюю прислугу он допрашивал лично. После того, как Верховный перебрался в апартаменты Савельева, прежних приходящих горничных уволили и наняли новых. Тимур собственноручно отбирал персонал, и, если бы вдруг выяснилось, что кто-то из прислуги помог девчонке сбежать, это бы бросило тень на него самого. Впрочем, тень всё же была брошена… То, что женщина врёт, он понял сразу по тому, как нервно она сжимала в замок короткие узловатые пальцы. Первая мысль была: неужели он напал, нащупал след, и девчонка почти в его руках, но всё оказалось прозаичнее. Он даже не сразу понял, о чём зашла речь. — Я подумала, господин полковник… я не хотела, — сухие щёки женщины вспыхнули лихорадочным румянцем. — Что вы не хотели? Говорите яснее. — Я брать себе не хотела. Я бы отдала… Господину Верховному отдала… Я хотела отдать, господин полковник. Невнятное бормотание этой бабы раздражало. Караев сделал знак капитану Рыбникову. На допросы он предпочитал брать его — Рыбников действовал быстро и точно, бил грамотно, рассчитывая силу удара и безошибочно определяя нужную степень воздействия. Его никогда не останавливало, кто перед ним: мужчина, женщина, старик или ребёнок, и это отсутствие ненужных эмоций и жалости всегда давало нужный результат. Горничная тоже правильно определила его жест, вся бестолковость разом слетела с неё, и она, всё ещё суетясь, но уже хотя бы не путаясь в словах, полезла в карман форменного платья, достала платок и протянула его полковнику. Руки её подрагивали. — Что это? Разверните. Платок, вернее даже не платок, а салфетка была несвежей, в разводах и пятнах (наверно, ею протирали зеркала или стекло), и заворачивать в неё украшение, показалось не столько неуместным, сколько оскорбительным, словно эти пятна от моющего средства или ещё от чего могли запачкать хрупкую снежинку, сияющую точёными тонкими гранями, заставили бы потускнеть синие и голубые камни, рассыпанные причудливым и выверенным узором. — Она лежала под трюмо, в прихожей, — торопливо объясняла горничная, косясь на капитана Рыбникова. — Закатилась за ножку, её и не видно было. А я полы мыла, чуть сдвинула, а она как сверкнёт. Я хотела отдать, господин полковник… я бы отдала… Чёрт его знает, сколько эта серёжка пролежала там, под трюмо. Её могли потерять и вчера, и неделю назад. Это мог быть след, а мог быть тупик. Вопросов было больше чем ответов, но единственное, что Тимур знал точно: серёжка не принадлежала Нике Савельевой, у девчонки даже уши были не проткнуты, он, привыкший подмечать любую мелочь, это помнил. Конечно, на всякий случай он ещё раз перетряхнул все украшения и драгоценности, что были в доме: и те, которые остались в девчонкиной спальне, и те, которые хранил в сейфе Савельев — всё, что осталось от покойной жены. Вторую серёжку он не нашёл. Караев нащупал запутавшееся в ковре украшение, аккуратно освободил замочек, зацепившийся за нитки, взял серёжку двумя пальцами, бережно, словно боялся сломать. Она действительно выглядела хрупкой — как настоящая снежинка, Тимур видел такое лишь однажды, в детстве, когда с пацанами лазал ночью на рыбацкий пирс. Был конец ноября, и старшие парни подбили их, малолеток, на спор: кто дольше продержится без тёплых курток вне стен Башни. Вадя Бриллиант и ещё один местный авторитет с их уровня, имени которого Караев теперь не помнил, зато которого сам собственноручно пристрелил полгода назад, делали на них, желторотых идиотов, ставки — деньги на кону стояли немалые, но ничего этого Тимур тогда не знал. Хотел только одного — продержаться дольше всех. Стоял, сжав кулаки и отбивая зубами частую и звонкую чечётку. Что-то орал Вадя Бриллиант, видимо, подбадривая его — он ставил на Тимура, — гоготали Вадины шестёрки, а потом всё разом смолкло, и с неба повалил тихий снег. И в свете, льющемся сверху из окон Башни, танцевали золотые снежинки… |