Книга Башня. Новый Ковчег 6, страница 117 – Евгения Букреева, Ольга Скляренко

— Знаю я ваши мужские разговоры. Не увлекайся, Володя, у тебя печень. А ты куда? — прикрикнула она на проскользнувшего в комнату мальчишку лет десяти, с такими же озорными, как у Милки глазами. — Руслан, немедленно вернись в свою комнату и садись за уроки!

— Ух ты! — Руслан, младший брат Милки, не обращая на мать внимания, с восхищением уставился на Севкины погоны. — Лейтенант, да? Я тоже, когда вырасту, военным буду!

— Военным он будет. Учись давай, военный. Двойку по математике кто схлопотал? — проворчал Владимир Алексеевич, а Екатерина Андреевна, отвернувшись, быстро спрятала мягкую добрую улыбку.

…Какими же всё-таки разными бывают семьи, думал в ту ночь молодой лейтенант Островский, ворочаясь без сна. У Рябининых или, уж скорее, у Барташовых (потому что в этом дворце, казалось, у портретов в золочёных рамах прав было больше, чем у Юрки) царила чопорная вежливость, выдрессированная пристойность, светские улыбки, учтивые слова, но за нарисованной любезностью хозяев дома временами проступало что-то острое и холодное, на которое, впрочем, тут же натягивалось тонкое кружево благопристойных фраз и фальшивых ужимок. Здесь не бранились, не говорили грубостей, не позволяли себе насмешек, но при этом каждый существовал как бы по-отдельности, являясь даже не человеком, но лишь одной из деталей тщательно выверенного интерьера.

А у Селятиных, родителей Милки, бывало и ссорились, и Руслану, Милкиному братишке, нахватавшему двоек, отец мог в сердцах и подзатыльник отвесить крепкой рабочей рукой, а Екатерина Андреевна, тёща, ругала своих мужиков и Севку тоже — он быстро вошёл в разряд своих — и даже порой срывалась на крик. И всё же в этой шумной суете, в семейных перебранках и спорах жила любовь, то, чего не было у убийственно вежливых Барташовых. После всех разладов и ссор в семье Селятиных воцарялся мир, Владимир Алексеевич, получив за что-нибудь нагоняй от жены, виновато тыкался той в щёку, подмигивая при этом Севке и Милке, а Екатерина Андреевна, успокоившись, читала им всем Пушкина, которого любила едва ли не больше всего на свете, да так, что даже детей назвала в честь главных героев его поэмы — Руслан и Людмила.

Так незаметно куда-то ушла дружба между Севой Островским и Юркой Рябининым, переросла в ровные приятельские отношения, но и они потом сошли на нет.

Севке было не до этого — его полностью захватила служба. Следственно-розыскное управление оказалось тем самым местом, где Сева Островский мог развернуться целиком. Ему, честному, принципиальному, верящему в справедливость, как в высшую ценность человеческого бытия, в любом другом отделе пришлось бы туго. А тут, в команде полковника Невзорова, Севу почти сразу поставили на оперативную работу, в которую он окунулся с головой.

Островский начинал, как и все, с ведения разных мелких дел: воровство, потасовки, проституция, скупка и продажа краденого, иногда доставалось что и покрупней — разбой и организованные грабежи, даже убийства пару раз. Но, получив старлея, Севка, можно сказать, взлетел — был переведён приказом Невзорова в группу по борьбе с наркотиками.

— Молодец. Вижу, работал, — полковник Невзоров, уткнувшись близорукими глазами в подробные Севкины отчёты, водил для верности скрюченным пальцем по убористым строчкам.