Книга Башня. Новый Ковчег-3, страница 73 – Ольга Скляренко

— Ты думаешь, Кирилл, что ты её любишь? Жизнью рискуешь, из штанов выпрыгиваешь, пыжишься. И это всё так и не так. По факту ты ещё щенок, и любовь твоя щенячья, бестолковая. Ты ревнуешь, страдаешь, сопернику готов глотку перегрызть. Обидки свои детские лелеешь, хочешь, чтоб всё тебе. Потому что вон ты какой, смелый и достойный. А ведь любовь, парень, это не про то, чтобы брать. Любовь — это отдавать. Себя. Всего. Без остатка. И головой думать прежде всего о том, что случится с той, кто тебе дорог, и как твои геройские поступки скажутся на ней. Потому что ты, болван, не собой рискуешь, ты ею рискуешь. Женщиной своей. Иди, пацан, и взрослей. Становись мужчиной. Уже пора.

И Литвинов сунул рюкзак в руки оторопевшему и онемевшему Киру.

* * *

Она так и сидела на лестнице, где он её оставил.

— Вот, — он, неловко потоптавшись, поставил перед ней рюкзак.

Из головы не шли слова Бориса Андреевича. Непонятно как, но своим чутьём Литвинов всё правильно понял, расшифровал, углядел все его никчемные метания и поставил на место — жёстко и прямолинейно.

— Ты какой-то не такой, — сказала Ника, задумчиво разглядывая его лицо. — Совсем другой.

И почти сразу же после этих слов поднялась, взялась за рюкзак, но Кир перехватил его, закинул себе на плечо. Понял, что она собралась уходить.

— Я тебя провожу.

— Как хочешь. До лифта.

— До лифта, — согласился он.

…На площадке перед лифтом людей было немного — усталая женщина, ссутулившаяся у стены, два мужика в форме техников, да группа девчонок, дёшево одетых и ярко раскрашенных. Ника подошла почти к самым дверям, бросила взгляд на индикатор. Оставалось чуть больше пяти минут.

— Эй, девки, куда собрались?

Реплика адресовалась не им, но Кир инстинктивно обернулся. К накрашенным и хихикающим девчонкам подвалила разудалая компания. Человек десять. Звонкий матерок прокатился по площадке, женщина у стены недовольно поморщилась, один из мужиков что-то сказал, наверно, сделал замечание, которое, впрочем, так и повисло в воздухе без ответа.

Кир напрягся.

Он почти всех их знал, тех, кто сейчас беззастенчиво вклинился в довольную стайку девчонок, гогоча и рассыпая пошлые шутки. Кого-то знал совсем хорошо, кого-то только по имени или кликухе. Кир и сам совсем недавно был частью их — таким же оболтусом, от скуки шляющимся по коридорам и цепляющимся к прохожим. Среди хохочущих пацанов промелькнула лопоухая голова Лёхи Веселова, пухлые, полудетские щёки, поросшие едва заметным светлым пушком, блестящие, вечно слюнявые губы. А чуть поодаль, за спинами ржущих пацанов, Кир углядел ещё двоих — знакомую коренастую фигуру на коротких кривых ногах и второго, чуть выше, с почти под ноль бритой бугристой головой. Татарин и Костыль. Кир почувствовал подступающий к горлу тошнотворный страх.

Последний раз он видел эту парочку на разрушенной Северной станции. В ту самую ночь.

Кир инстинктивно сделал шаг к Нике, встал так, чтобы заслонить её от них. Вряд ли здесь была хоть какая-то опасность — слишком много свидетелей, да и КПП недалеко, если что, всех их повяжут. Но он всё равно загородил её.

Его заметили не сразу. Но заметили.

— Пацаны, это же Шорох! — услышал он голос кого-то из шестёрок.

— Где?

— Да вон, с девкой! Эй, Шорох!

— Зря стараетесь, он теперь крутой чувак, в люди выбился…