Книга Не плачь, Рапунцель!, страница 85 – Елена Логунова

Я не стала ждать, пока они закончат дискуссию о методах вторжения, популяризируемых современным кинематографом, и осторожно поднялась на крыльцо. Толкнула дверь и шепотом сообщила спорщикам, перевесившись через перила крыльца:

– Между прочим, тут открыто!

– Это какое-то неправильное кино, – буркнула Ирка и тоже поднялась по ступенькам. – Посвети внутрь, только осторожно.

Я направила луч фонарика в щель приоткрытой двери.

В правильном кино из нее с визгом вылетели бы, хлопая крыльями, летучие мыши, а у нас ничего не случилось.

Я толкнула дверь сильнее, открывая ее пошире, и поводила фонариком, вырисовывая светлые загогулины на темных стенах узкой прихожей.

И снова ничего не произошло.

Но я тоже смотрела фильмы, включая те самые «правильные», где из стен на входе в таинственные темные помещения выскакивают острые лезвия, с потолка валятся каменные плиты, а под ногами разверзаются пропасти.

Поэтому я посторонилась и вежливо сказала Архипову:

– Прошу! – предоставив ему почетное право первым переступить порог.

– Э-э-э…

Вадик замялся, но Ирка подтолкнула его в спину, вынудив принять оказанную честь. И, поскольку лезвия из стен не выскочили, плита не упала и пол из-под ног первопроходца не ушел, шагнула вслед за Архиповым.

Я выждала еще немного (в хитро устроенных таинственных помещениях выскакивание лезвий и падение плит происходит с задержкой – ровно на время, необходимое простодушным героям, чтобы произнести «Ну все в порядке!» или «Вот, вы зря боялись!»).

– Ну все в порядке, – донесся до меня голос Архипова. – Вы зря боялись.

Я досчитала до трех, воплей и грохота не услышала и тоже вошла в дом.

Посветила на своих товарищей: Вадик озирался, Ирка прикрыла глаза и энергично нюхала воздух – со звуком, который мог бы издавать песенный ежик с дырочкой в правом боку.

– Вы тоже это чувствуете?

– Что, страх и ужас? – сыронизировал Вадик.

Смотрите-ка, осмелел, когда ему плита на голову не упала.

– Да нет же, вонь!

– Валенки стояли в углу и воздуха не озонировали, – пробормотал Архипов, продемонстрировав похвальное знание советской литературной классики.

– Кажется, пахнет мышами. – Я тоже посопела.

– Скорее грязными носками, – не согласилась подруга. – Как будто кто-то промочил ноги и развесил свои грязные портянки сушиться на батарее.

Мы переглянулись. Мокрые ноги и сушка портянок логично сочетались с прогулкой по нынешнему бездорожью.

– Значит, он здесь! – торжествующим шепотом заключил Архипов.

– А это вы слышите? – перебила я.

– Еще вонь?

– Нет, звуки!

Внизу под нами хлопнуло, даже показалось, что доски пола под ногами дрогнули. Приближающийся ритмичный скрип оповестил, что кто-то поднимается по лестнице.

– Прячьтесь! – Я первой метнулась к стене, сплошь увешанной каким-то тряпьем.

Удачно угодила в длинный просторный тулуп и внедрилась в него с головой, оставив на виду только перепачканные ботинки. Замерла, затаилась.

Очевидно, Вадик и Ирка тоже нашли себе какое-то укрытие. Я услышала их недолгую возню – мягкие удары о стену и шорохи. Потом стало тихо.

И страшно.

Я вспомнила, что в правильных фильмах, будь они неладны, в подобных ситуациях непременно находятся смышленые персонажи, которые не затрудняются отдернуть штору или потыкать в ткань, за которой кто-то прячется, чем-то острым.

Воображение тут же нарисовало мне Смоктуновского в роли Гамлета («Эй, крыса, это твой последний писк!»^[7] – и протыкает ковер), я постаралась не издать ни звука.