Книга Лебединая песня мамонта, страница 79 – Елена Логунова

Что плохого в джинсах и курточке, не понимаю? Если бы они уже существовали во времена Шерлока Холмса, уверена, сыщик-джентльмен даже не доставал бы из шкафа тяжелый твидовый костюм и путающийся в ногах плащ-ольстер.

В ударном темпе я выполнила запланированную на этот день часть своей писательской работы: кого надо, обеспечила веселыми приключениями, кого не надо – быстренько убила. Наказала своим любимым мужчинам не ждать меня к ужину, собралась и поехала на встречу с Пичугиным-Бенуа.

Петр Анатольевич ждал меня на набережной у Лахта-центра.

Я, признаться, не люблю это модное место.

Как человек, чуждый всякой гигантомании, я в принципе не в восторге от небоскребов. Они не кажутся мне памятниками строительно-инженерному гению – скорее уж, тщеславию, гордыне и жадности, не позволяющей построить на дорогом куске земли удобные для людей малоэтажные дома.

А как человек с богатым воображением, я не могу развидеть кадры голливудских фильмов в духе «посреди Манхэттена встал огромный монстр» (Годзилла, горилла, надувной человечек, огромный ребенок – впишите нужное).

Кукурузина, как неуважительно называют здание Лахта-центра петербуржцы, чьи взгляды схожи с моими, в пугающих фантазиях очень хорошо сочетается с Годзиллой. Гораздо лучше, чем с классической панорамой северной столицы! А еще эти огромные флаги, будто специально поставленные, чтобы морское чудовище увидело их издалека и не промахнулось с направлением…

Плюс к тому я просто не люблю переполненные народом модные места.

А вот Пичугин-Бенуа получал от пребывания на многолюдном променаде детское удовольствие. Это было понятно по расслабленно-благостному выражению лица, с которым он восседал на лавочке-качели. Глаза его были прикрыты, руки вольно раскинуты по спинке деревянного диванчика, ноги вытянуты и скрещены в лодыжках.

Рядом с кайфующим Петром Анатольевичем пластмассовой куклой застыла строгого вида тетенька в узкой юбке и застегнутой под горло белой накрахмаленной рубашке, с «гулькой» на макушке и бейджиком на кармашке. На нем было крупно написано название компании господина Пичугина-Бенуа.

Тетенька разительно контрастировала с окружающей обстановкой, а Петр Анатольевич – с тетенькой.

Неуместными темными пятнами смотрелись и крупные мужчины в черных костюмах, двое из которых истуканами стояли справа и слева от качели-лавочки. Еще двое помещались в одной из «лодочек» винтажного аттракциона, какой в советские времена имелся в каждом парке культуры.

Лодочка маятником качалась туда-сюда, и люди в черном стояли в ней, как два Харона – зловещие и мрачные до крайности. Несколько сглаживала тягостное впечатление легкая физкультура, которой они были вынуждены предаваться, чтобы лодочка не остановилась: регулярные неглубокие приседания в исполнении невозмутимых истуканов выглядели комично.

Я подошла (истуканы по обе стороны лавочки-качели напряглись еще больше), поприветствовала странную компанию и лично ее предводителя:

– Всем здрасьте, добрый день, Петр Анатольевич!

– Елена! – Пичугин-Бенуа открыл глаза и улыбнулся так радостно, словно мы были добрыми друзьями.

А ведь не были. В последний раз, когда мы виделись, я уличила его в одном неблаговидном поступке и помешала совершению другого.

Очевидно, у крупных дельцов свои представления о морали. Похоже, Петр Анатольевич счел и свои, и мои действия вполне допустимыми, на меня не затаил зла, за собой не чувствовал вины.