Книга Королевы бандитов, страница 2 – Парини Шрофф

В конце концов она устала слушать сплетни и прервала измышления женщин о предательстве Фарах:

– Если каждая из нас добавит еще по пятьдесят рупий, мы наберем для Варунбхая нужную сумму.

На этот раз ей удалось привлечь их внимание. В комнате сделалось тихо. Гита даже снова услышала слабое гудение своего вентилятора под потолком. Крутящиеся лопасти сливались в полупрозрачный диск и покачивались, как маленький хулахуп. Эта штуковина выполняла чисто декоративную функцию – неумолимый зной не собирался из-за нее отступать. Вентилятор висел на толстой веревке, которую Рамеш приладил к нему еще в их старом доме. Это было в самом начале их семейной жизни, поэтому, когда муж неуклюже взгромоздился на стремянку, Гите еще можно было смеяться, и он даже сам хохотал вместе с ней. Приступы ярости у Рамеша начались лишь на втором году брака, после смерти родителей Гиты. Когда ей пришлось переехать в этот дом, поменьше, она уже самостоятельно лазила под потолок привязывать веревку.

Ящерка стремительно пересекла стену по диагонали и шмыгнула под притолоку. Мать говорила Гите, что ящериц бояться не надо – они, мол, приносят удачу. Сейчас ей ужасно хотелось, чтобы эта рептилия шлепнулась из темноты на темечко кому-нибудь из женщин, – предпочтительно Салони, которая панически боялась любой живности, за исключением почему-то пауков. Двух других заемщиц, сестер Прию и Прити, нельзя было назвать ни злыми, ни добрыми, но они всегда слушались командиршу Салони. В каком-то смысле Гита им сочувствовала, потому что и сама когда-то беспрекословно подчинялась ее воле.

– Ни в коем случае, – заявила Салони в ответ на предложение Гиты. – Это проблема Фарах.

Гита прошлась мечтательным взглядом по темной стене в ожидании чемпионского броска ящерицы. Но ничего не произошло.

– Нет, наша, – возразила она. – Если мы не выполним обязательства по договору, Варунбхай не даст нам еще один кредит на следующий год.

Женщины помрачнели – все знали, что власти выдают в деревнях только групповые кредиты, на индивидуальные можно не рассчитывать. И началось: базарные бабы тотчас превратились в мучениц и давай жаловаться друг дружке, состязаясь за первенство в том, кто тут самая бедная и несчастная.

– Мне детям надо учебники покупать, а книги всё дорожают и дорожают, – скривила губы Салони. – Но быть матерью – бесценный дар.

– А мы только что еще одну буйволицу купили. Дети у меня молоко хлещут как не в себя. Я им говорю: если пить захотелось, пейте воду! – Прити закашлялась. – Но ребятишки – это ж такая радость.

– У меня сын ухо застудил, к врачу его везти надо. Кричит как ненормальный целыми днями! – Прия вздохнула и поспешила добавить: – Но сыновьями нас благословляют боги.

– Счастье материнства, – подытожили они хором, – величайшее благо!

Прити и Прия, близнецы, некогда были неотличимы друг от друга, а сейчас на лице и шее Прити алым блеском отливали шрамы от ожогов, когда она энергично кивала в знак согласия с вышесказанным.

– А ты чего притихла, Гитабен^[2]? – осведомилась Салони. Короткие рукава чоли – блузки, надетой под сари, – туго натянулись на ее широких пухлых плечах, а дальше плечи переходили вдруг в изящные локти и тонкие предплечья, оставшиеся такими же, как в юности. Казалось, эти части рук принадлежат двум разным женщинам.