Книга Гремучий студень, страница 6 – Стасс Бабицкий

— А эта… Мы до Устьинского моста дошли. Там же стрелка, две реки сливаются. Обшибся в прошлый раз, братцы.

— Просто враль ты, стыда не ведающий, — без всякого осуждения приговорил Евсей, затягивая новую самокрутку. — А мне знакомец сказывал давеча, что пока ты тащил бомбу, на набережную успели прискакать два сапера из артиллерийского батальона. За ними послали, как только кассир тревогу поднял. Аль нет?

— Подумаешь, саперы…

— Они-то бомбу открыли. Со всеми осторожностями, чтоб не рванула. А ты отбежал подальше, рухнул на колени, рыдал, молился.

— Молился. А чего же плохого-то в молитве?

— Перетрухнул ты неслабо, выходит, а взрывчатка оказалась фальшивой.

— Как? — ахнул Мартын.

— Так, — хитро прищурился Евсей. — Наш герой не случайно холодец поминал. Им коробку и наполнили, издали похоже на гремучий студень, но армейские понюхали и зараз уяснили, что это не бомба вовсе, а шутиха. Опасности никакой! Поэтому ни в сберкассе, ни в саду, ни в реке ничего бы не чебурахнуло.

— Проведал, значится… Зачем же меня три раза пересказывать просил? — засопел Кашкин.

— Уж больно красиво брешешь. Заслушался невольно.

— Погодите, я не понял, — юнец с заячьей губой нервно сглотнул. — Ежели это розыгрыш, зачем же следователь едет из Петембурга?

— Небось не успели предупредить. Он сорвался в Москву, а как доберется, тут и огорошат: зря торопились, ваш-бродь! То-то разозлится столичный чин. Заорет: «Подать сюда Кашкина, тудыть-растудыть! Сто плетей ему за ложную тревогу! А лучше все двести, чтоб и другим в назидание!»

— Братцы, да как же ж… Я же своими глазами… А вдруг сперва там как раз бомба была, но я помолился и Господь милосердный превратил взрывчатку в холодец?! Он умеет! Он воду в вино превращал, что ему стоило нас спасти. Вокруг ведь бабы, дети…

— Хорош заливать! — набычился Мартын.

— Ты это дождю скажи! А то мокнем тут, как три сосны на Муромской дороге.

— Погодите-ка, — насторожился Евсей, отбрасывая окурок. — На лестнице… Крадется кто-то.

Мартын испуганно оглянулся.

— Тьфу ты, черт! — он сбросил капюшон и прислушался. — Вроде тихо. Небось, шавка бродячая забежала, а как нас услышала — прижухла.

— Может шавка, — Евсей всматривался в темноту. — А может и черт.

— Так пойди, проверь.

— Цыц! Раскомандовался он тут. Молод еще, сам и сбегай.

Юнец с заячьей губой шагнул под проливной дождь и тут же вернулся обратно.

— А может, вместе, а? — умоляюще протянул он.

— Боязно одному? — хмыкнул Кашкин. — То-то! На словах все смелые… Ладно, пойдемте вместе. Гуртом и черта бить легче. Да и по уставу положено!

В это же время, примерно в пяти верстах от промокшего сада, на Пречистенке, из закрытого экипажа вышли два господина в нелепых шляпах. Пробежались, перепрыгивая лужи, чтобы поскорее оказаться под навесом. Здесь выяснилось, что тот, который носил покосившийся цилиндр, — это финансист Шубин. Второй же, одетый в шинель почтмейстера, сбивал дождевые капли с архаичной черной треуголки, украшенной желтым пером.

— И вот представьте, Иван Лукич, — продолжил он разговор, начатый в карете, — поспорили мы с полковником Ковничем, кто на охоте больше фазанов настреляет. Я предъявляю трех, а у него семь, такая вот пропорция… Проиграл, и сорок дней вынужден носить на голове это старье. Неудобно, прохожие на улицах хихикают, дети кричат «прусак»! А самое неприятное, набирается в шляпу дождевая вода. Поклонишься, при встрече, миленькой девице и тут ей водопад в лицо.