Книга Жемчужина фейри. Книга 2, страница 104 – Галина Чередий

– Ты в праве таить на меня гнев и обиду, дочь моя, – кивнул проклятый так, словно обладал властью давать моей ка-хог позволение на те или иные чувства. – Но согласись, нельзя считать виновным того, кто сам страдал, неся бремя чужой вины.

– Не собираюсь я с тобой, мужик, ни в чем соглашаться! – огрызнулась жемчужина зло. – И таить, серьезно?! Ничего знать о тебе и твоих обстоятельствах не желаю, ясно? Никакое там чужое бремя не заставляло тебя, урод, плодить заведомо обреченных на смерть детей!

– Дерзкая моя дочь, твоя обида рождена всего лишь одной неполной человеческой жизнью, а мои одиночество и тоска длились десятки, прежде чем я решился завести свою первую семью, – совсем не извиняющимся тоном заявил принц. – Перестать винить меня я не прошу, слова в таком случае бессмысленны. Надеюсь лишь, что моя попытка все исправить хоть немного согреет твое сердце ко мне.

– Да нет ничего, что способно исправить прошлое! И какая, к чертям, разница, что было раньше, если вокруг такое творится?! Оглянись, блин! Всех накрыло чем-то жутким, даже Алево! Я бегала по коридора и везде одно и то же – все существа там лежат и корчатся от боли!

– Все верно, – кивнул бесстрастно туат и махнул в сторону балкона. – Отец и прежде пользовался таким способом воззвать к вниманию своей супруги, когда она долго игнорировала его призыв. Только случалось это очень-очень давно в последний раз, ведь для этого необходимо чрезвычайно много сил и чревато массовой случайной гибелью творений.

– Погоди-ка… – Снежка ошарашено посмотрела на меня, и я постарался никак не выказать боли, но тут как назло случился новый взрыв грохота снаружи и пекла у меня внутри. Совсем не эротического свойства, к сожалению. – Это что, этот ублюдок вот таким образом свою суку жену на беседу вызывает?

– Боль всех творений, они же исключительно ее дети, вряд ли способна оставлять Мать всего долго равнодушной и отказываться подчиниться его призыву, – подтвердил проклятый.

– То есть, он тут над всеми без разбора измывается, узлами изнутри сворачивает, гробит даже, а эта конченная ваша Мать еще и время тянет и выделывается? – голос моей жемчужины постепенно превращался в рык разъяренной самки ноггла, и она, зыркнув на меня, резко вскочила и понеслась в сторону балкона мимо туата.

– Останови ее! – прохрипел я принцу, и, перевернувшись, сам пополз следом, не сдерживая уже рвущихся сквозь зубы стонов.

– Эй ты, мразь божественная! – успела-таки завопить в небо Снежка. – А ну кончай, тварь, издеваться над всеми! Что, слабо свою долбанутую на всю голову женушку подюжить, потому что она сильнее, и ты поэтому на тех, кто тебе ничем противостоять не может, отрываешься?! Жалкий, мать твою, неудачник ты, Беленус!

– Останови-и-и! – выдрал я воздух из своих легких вместе с воплем и только тогда туат сдвинулся с места.

Но и не подумал затащить Снежку внутрь или хоть рот ей заткнуть. Встал за ее спиной, схватил за запястья и распростер их руки.

– Отец мой, один из первых сыновей твоих и его потомство перед взором твоим! – заорал он мощным голосом. – Коснись нас даром искры своей, века разлуки спустя, и прими благосклонно обратно в свои объятия!

Неимоверная сила ужаса и отчаяния подбросила-таки меня на ноги, и я рванулся вперед, но мгновение спустя рухнул на каменный пол, где только что стояла моя любимая и ее вероломный отец. Темная туманная лента выстрелила в них из сплошной пелены туч и растворилась, забирая с собой. И в ту же секунду исчезла и боль, а вместо грохота стены Тахейн Глиффа сотряс оглушительный рев зверя Грегордиана.